Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— И что это тебѣ вздумалось, жалостливый? ласково усаживая Могутова на скамью, говорила торговка. Гдѣ таки тебѣ любить насъ, да еще и сыномъ моимъ быть? Ишь мы какія барыни! Въ шелкахъ да въ бархатахъ! А вы — баринъ, бѣленькій, чистенькій.

Дѣвочка поставила на столъ чашку съ раками и положила краюху чернаго хлѣба.

— Покушай лучше, жалостливый мой, рачковъ, выдвинувъ изъ стола ящикъ и доставая оттуда солонку и ножикъ, продолжала говорить торговка. — Мои рачки всегда на отличку! Пропорцію соли знаю для каждаго рака, а въ соли-то вся отличка и есть. Ну, и варить тоже, по раку глядя, нужно. Попробуй, жалостливый, рачковъ.

Онъ взялъ рака и началъ медленно чистить его, а торговка отрѣзала кусовъ хлѣба и положила около него. Дѣвочка принесла чашку горячаго картофеля.

— Сядь, Аленушка, около барина. Вишь онъ — чудной да жалостливый какой! За тебя, дурочку, плакалъ, жалѣючи тебя, у меня, бабы, руки цѣловалъ? Ты на братца, покойничка, ихняго похожа; ну и пущай, жалостливый баринъ, на тебя посмотритъ, братца любимаго вспомянетъ.

Дѣвочка сѣла на лавку рядомъ съ нимъ и посматривала на него.

— Будешь, Леля, моей сестрой? Я буду любить тебя крѣпко, крѣпко! Буду учить тебя!

Рука его перестала чистить рака, а глаза съ любовью и мольбою смотрѣли на дѣвочку.

— Буду, отвѣтила дѣвочка.

Онъ обхватилъ ее руками, прижалъ къ себѣ и цѣловалъ въ лобъ, глаза, носъ, по всему лицу.

— Господи, Іисусе Христе, Сыне Божій! Защити, помилуй и сохрани насъ Твоею благодатью! крестясь, говорила торговка и крестила его и Лелю.

Съ этого дня онъ чуть не цѣлые дни проводилъ въ домикѣ торговки. Торговка, обыкновенно, вставала въ четвертомъ часу утра, варила въ двухъ большихъ чугунахъ раки и картофель, потомъ укутывала чугуны ватнымъ старьемъ, ставила ихъ на двухколесную телѣжку, увозила ее на базаръ и торговала «варевомъ»; въ десять часовъ, возвратясь домой, она баловалась чайкомъ и въ то же время варила свѣжіе раки и картофель, потомъ опять отправлялась торговать до двухъ часовъ; въ третьемъ часу обѣдала, засыпала на часокъ, потомъ опять варила раки и картофель, опять отправлялась торговать и возвращалась домой часовъ въ девять, ужинала и, усталая отъ работы, жары, пыли, суеты и крику, ложилась спать, послѣ счета мѣдяковъ, короткой молитвы и болтовни съ дочерью. Она была вдова, очень недурна и не стара, имѣла собственный домикъ съ садикомъ и огородомъ и сильно любила свою единственную дочь, которая была прижита ею не съ покойнымъ мужемъ солдатомъ, а съ приглянувшимся ей, когда она была еще дѣвкою, красивымъ, молодымъ и доброй души офицеромъ. Онъ-то и выдалъ ее замужъ за солдата, и купилъ ей домикъ съ садомъ и огородомъ, и погибъ, вмѣстѣ съ солдатомъ, мужемъ торговки, въ крымскую войну. Много было торговкѣ хлопотъ съ маленькой Лелей, часто болѣло у ней сердце, когда, суетясь и крича на базарѣ, она вспоминала о любимой дочери, запертой одной-одинешенькой въ домикѣ, гдѣ только Жучка, большая злая собака, караулила и домъ, и дитя. Дѣвочка росла, заботы о ея одиночествѣ рѣже тревожили мать; но и теперь, когда дѣвочкѣ минуло двѣнадцать лѣтъ, могда разсказывали торговки городскія происшествія, — у матери поднималась тревога за дочь. У ней не было охоты къ новому вступленію въ бракъ; но она подумывала о немъ, какъ о единственномъ исходѣ для охраненія дочери во время своего отсутствія. У ней даже былъ на примѣтѣ вдовецъ сапожникъ, у котораго тоже есть дочь и который, если будетъ обижать ея Лелю, будетъ видѣть отъ нея обиду своей, сапожничьей дочери. «Нежданный сынъ», какъ она называла Могутова, былъ кладомъ для нея. Онъ такой скромный, добрый, не только не мѣшаетъ Лелѣ помогать матери, но еще самъ помогаетъ ей, ловко ставитъ чугуны на телѣжку, носитъ воду изъ колодца, рубитъ дрова, полетъ огородъ, собираетъ и сушитъ вишни и чуть не моетъ съ Лелей бѣлье, — и торговка любитъ его, какъ сына, рада его ежедневному приходу, спокойна теперь за дочь, оставляя ее уже не одну, а съ такимъ жалостливымъ, и какимъ ни на есть, мужчиной. И не приходитъ ей на умъ мысль о сапожникѣ.