Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Во второе, тоже неожиданное посѣщеніе, попечитель приказалъ гимназистамъ надѣть ихъ парадную форму, — и на пятидесяти гимназистахъ не оказалось формы. Явившись утромъ въ классъ, попечитель не засталъ въ немъ учителя, и, прождавъ четверть часа, когда явился учитель, строго сказалъ: «вамъ нужно помнить, что не ученики для васъ, а вы для учениковъ». Въ четвертый разъ попечитель просидѣлъ почти цѣлый урокъ физики. Учитель, полякъ, съ орлиной физіономіей, читалъ однѣ легонькіе, мелкіе общеинтересные фактики изъ физики, рѣдко спрашивалъ учениковъ, слѣдилъ не за отвѣтомъ ихъ, а, главное, за тѣмъ, чтобы подтрунить надъ неудачною фразою ученика, — и потому самъ забылъ предметъ, если только зналъ его прежде. Онъ началъ сперва вызывать учениковъ въ отвѣту; но ученики, частью отъ робости, частью вслѣдствіе непривычки, — учитель очень рѣдко спрашивалъ ихъ, — путались и ясно обнаруживали свое полное незнаніе предмета. Тогда учитель, понадѣясь на свою память, на свою сообразительность, — смѣлость города беретъ, — захотѣлъ щегольнуть собою, собою загладить незнаніе учениковъ. Онъ бойко началъ излагать законы преломленія свѣта, при прохожденіи чрезъ трехгранную стеклянную призму, ловко начертилъ призму, провелъ падающій лучъ, пропустилъ его чрезъ призму, вывелъ за призму и… спутался и сбился, когда приступилъ къ выводу формулы, математическаго выраженія для луча, проходящаго чрезъ трехгранную призму.

— Тутъ что-то не то? Но мы сейчасъ поправимъ, говорилъ онъ сиплымъ голосомъ. — Ошибка навѣрное здѣсь… я пропустилъ гдѣ нибудь ш… Окончательная формула должна быть… должна быть г…. Вотъ если мы…

Попечитель молча вышелъ изъ класса, а учитель-полякъ энергично бросилъ мѣлъ и еще болѣе энергично обтиралъ испачканные мѣломъ пальцы объ полы сюртука. И этотъ изящный, всегда щегольски одѣтый, имѣющій наиболѣе человѣческую внѣшность, учитель былъ, навѣрное, первый разъ во всю свою учительскую жизнь сконфуженъ незнаніемъ предмета и имѣлъ на себѣ сюртукъ, испачканный мѣломъ.

Въ гимназіи начались перемѣны. Сперва уѣхалъ въ Петербургъ директоръ, этотъ извѣстный педагогъ, который, наполнялъ тогдашніе педагогическіе журналы статьями, проникнутыми безжизненнымъ, формальнымъ гуманизмомъ, полныя сладкихъ фразъ и словъ — но, въ концѣ концовъ, оканчивающимися выводомъ «о необходимости введенія кодекса нравственности для учениковъ», т. е. книжки для каждаго ученика, въ которой прописаны были бы всѣ грѣхи, могущіе быть сдѣланными ученикомъ, противъ грѣховъ было бы бѣлое мѣсто для записи, при какихъ обстоятельствахъ сдѣланъ грѣхъ, и далѣе, тоже напротивъ грѣховъ, прописаны были бы наказанія, которыми искуплялись грѣхи. Вскорѣ за отъѣздомъ директора, инспекторъ, этотъ палачъ гимназистовъ, этотъ Терзаевъ, какъ его звали ученики — былъ уволенъ и уѣхалъ тоже въ Петербургъ. Въ гимназіи повѣяло чѣмъ-то новымъ, свѣжимъ, бодрящимъ, увлекательнымъ, какъ и въ русской жизни вообще. Это было начало, дошедшее и до дальняго юга, того движенія, которое обхватило русское общество вскорѣ послѣ неудачной крымской войны, послѣ вступленія на престолъ нынѣ благополучно царствующаго Царя-Освободителя, и когда слухи объ освобожденіи крестьянъ начали упорно распространяться.

III.