Подселенец

Ну, точно, как по команде, портвейн допили, стаканы пластиковые и бутылку пустую в мешочек бросили и с собой взяли. После чего на лавочку у соседнего подъезда переместились. Эх и фраера. Оно, конечно, понятно, учат их в ментовской школе вещдоков не оставлять, только и мы не вчерашние и тоже знаем, кого, чему, где и как учат. Нормальные-то алкаши мусор всякий после себя-то в лучшем случае бы в урну, что прямо возле скамейки, бросили, а то бы и просто как есть оставили. То есть кумовские, без вариантов.

Уже тогда всё Облому понятно стало. Даже неважно уже, кто настучал, по всему видно — спалился. Рвать надо, но решил он ещё немного понаблюдать, так, из гонору блатного, может, ещё что засечёт?

Засёк. С другой стороны дома, именно там, куда окна Светкиной квартиры выходили, водопроводчики какие-то в канализационном люке ковыряются. Вроде бы "чистые", нормальные работяги, но в том-то и дело, что чересчур чистые. Как будто и не ныряли в дерьмо весь день, а спецухи только полчаса назад на спецскладе получили. Профессионалы, блин… Ладно, суду всё ясно.

Тихонько разворачиваемся и уходим. Делать что? Бежать, блин! Не будем мусорятам жизнь облегчать. Поймают — их право, ну а если нет — звиняйте, хлопцы. Но снова повезло — ушёл чисто. Теперь напрямую к реке, точнее, к обрыву: правый берег — он всегда выше левого. Там по тропкам, с детства знакомым, спускаемся к берегу и смотрим. Ага, так и есть. Лошок какой-то плоскодонку свою сушиться на солнышке оставил, ну так спасибо ему огромное от всей души воровской. Моторка — она бы, конечно, сподручнее была, ну уж что есть.

Переплывая реку, ощущал себя Облом тараканом на хозяйском столе: вроде бы и чисто всё, и не видать никого, а вдруг откуда ни возьмись да опустится с высей заоблачных тапок хозяйский карающий? Нет, обошлось.

Теперь бегом в сторону леса. Леса у нас, слава богу, знатные. От самого Петрова до Владимира тянутся, а дальше уж — до Первопрестольной. Те самые, муромские. Если осторожность соблюдать, параллельно трассе идти, за пару недель до столицы добраться можно даже пешком. Со жратвой, конечно, напряг, ну да мы — люди не гордые, на подножном корму продержимся. Правда, тут повезло: заприметил Облом, когда посёлок ближний огибал по дуге, бесхозную курицу и порешил тут же. Но пока просто на ремень прицепил — потом будет время, когда в лес углубимся, и костёр развести, и ощипать, и распотрошить. По малолетству голубей жрали, а курица — она не в пример питательней.

Ночь застала Облома уже в лесу. Можно бы, конечно, и тут костёр развести, но стремался Серёга чего-то: город близко ещё, да и ищут его на всех углах, по-всякому. Поэтому продолжал идти вперёд. И прав оказался — незадолго до полуночи вышел Облом на полянку. А на ней строения разные. Шуганулся Серёга поначалу, а потом дошло: хутор это заброшенный, слыхал он про это место что-то нехорошее в детстве. То ли замочили тут кого, то ли с ума кто сошёл и опять-таки кого-то замочил, ну да не суть дело. Крыша над головой есть, и ладно.

Хуторок, конечно, по всем делам стрёмно выглядел: главный дом хлипкий и полуразвалившийся, хлев какой-то рядом и пара сараюшек. Но нам ли выбирать? Переночевать хватит. А, может, и отсидеться на какое-то время.

* * *

Апостолы, блин, Пётр и Павел…

Нажрались Пашка с Петрухой в этот вечер конкретно — вместо полутора бутылок три уговорили. Петруха в кои-то веки в этот вечер холостым оставался: то ли устал, то ли ещё чего. А Пашка за день так с "пионерами" нагонялся — то проблемы какие-то, то подготовка к конкурсу художественной самодеятельности, то начальник лагеря вызывает и распекает за неподобающее поведение воспитуемых, — что к вечеру уже и без водки на автопилоте был, а пил только исключительно для снятия стресса. Причём пить завалились в бывшую пионерскую комнату. Просто Петруха ухитрился сдуру в их собственной клетушке с утра окно открытым оставить, так что комаров и прочей кровососущей гадости туда налетело — куда там Трансильвании. Пашка выход легко нашёл: подрядил после отбоя троих "пионеров" с полотенцами вожатскую комнату от комаров очистить. А те и рады — и не "отбиваться" подольше повод законный, и развлечение какое-никакое. Когда Пашка последний раз в комнату свою заглядывал, аж ужаснулся: пионеры лютуют, комаров истребляют со страшной силой — все стены в кровавых разводах. И веселье царит в рядах "зондеркоманды" необыкновенное. Ну и пусть их…

Петруха же в депрессии находился, скорее всего, по поводу невостребованности сексуальных возможностей. Тупо уставившись на гипсовый бюст Владимира Ильича, он проникновенно объяснял равнодушному вождю мирового пролетариата какие же все бабы суки и нимфоманки. Нормально набравшийся к тому времени Пашка только тихо подхрюкивал. В общем, вечер удался.

Потом Пашка нашёл старый пионерский горн и попытался в него дудеть. Не получилось, едва сам не облевался. Петруха горн отнял и попытался дудеть самостоятельно. Тоже не получилось. Долго ржали, тыкая друг в друга пальцами и беззлобно обзывая "Моцартами".