Подсказчик

– Знаю, слыхала. Но мне-то на что эти миллионы?

Мила бросила взгляд вокруг, подумав, что было бы вполне естественно пустить эти деньги на ремонт.

– Поверь, когда ты узнаешь все подробности, то найдешь применение этим деньгам. Соглашайся, Никла!

– Сегодня Вера придет меня навестить.

Это подала голос старушка, которая до сих пор лежала на кровати, молча глядя в окно.

Никла подошла к ней:

– Да, Нора, она обязательно придет.

– Она обещала.

– Я знаю. Она обещала и придет, вот увидишь.

– А тот парень все там сидит. – Она указала на Бориса, который тут же вскочил.

– Сидите-сидите, – успокоила его Никла и добавила, понизив голос: – Вера – ее сестра-двойняшка, она умерла лет семьдесят назад, когда они еще были детьми.

Видя ошарашенное лицо Бориса, монахиня засмеялась:

– Да нет, не подумайте, я мертвых с того света не вызываю. Но ей так приятно думать, что сестра придет навестить ее.

Борис тут же вспомнил рассказы Милы и мысленно обозвал себя болваном.

– Так ты поедешь? – не отставала Мила. – Потом тебя кто-нибудь отвезет обратно.

Никла Папакидис еще немного подумала.

– А ты мне что-нибудь привезла?

Лицо Милы просияло улыбкой.

– Конфеты ждут тебя в машине.

Никла удовлетворенно кивнула, но тут же нахмурилась:

– То, что я узнаю о том человеке, мне не понравится, ведь так?

– Думаю, да.

Монахиня сжала в руке четки:

– Ладно, поехали.

Свойство видеть знакомые черты в беспорядочном нагромождении образов – будь то облака, звезды или кукурузные хлопья, плавающие в миске с молоком, – называется парейдолией.

Никла Пападакис видела их внутри себя и не считала иллюзиями. Ей нравилось это слово – у него было греческое происхождение, как и у нее самой.

Она объясняла явление парейдолии Борису в машине, при этом не забывая поглощать одну шоколадную конфету за другой. Тем временем спецагент никак не мог опомниться от удивления, что нашел машину на том же месте и без единой царапины, что, по его мнению, в подобном квартале было невозможно.

– Почему вы называете ваше заведение Пристанью?

– Потому что оно такое и есть. Пристань. Для одних – место прибытия. Для других – отправления.

– А для вас?

– И то и другое.

Вскоре вдали показались стены усадьбы Рокфордов.

Перед домом их ждали Горан и Стерн. Сара Роза была наверху – разговаривала с медперсоналом, который ухаживал за умирающим.

– Вы как раз вовремя, – сказал Стерн. – Еще утром наступило ухудшение. Врачи говорят, ему осталось несколько часов.

Гавила представился Никле и объяснил, что от нее требуется, не скрывая, однако, своего скептицизма, поскольку уже видел в деле других медиумов, предлагавших свои услуги полиции. Часто вклад был нулевой или даже тормозивший расследование, ибо пускал сыщиков по ложному следу и внушал им бесполезные ожидания.

Монахиню не удивило недоверие криминолога, она нередко видела такое выражение на лицах людей.

Глубоко религиозного Стерна также настораживал дар Никлы. Он считал все это не более чем шарлатанством.

– Но она хотя бы делает это не ради выгоды, – сказал он незадолго до приезда монахини еще более скептически настроенной Саре Розе.

– Мне понравился криминолог, – вполголоса заметила Миле Никла, когда они поднимались на второй этаж. – Он не верит мне и даже не думает это скрывать.

Замечание было вполне в духе Никлы. Мила знала, что оно идет от сердца, и была благодарна монахине, которую считала верным другом. Во всяком случае, эти слова рассеяли сомнения по поводу Горана, которые Сара Роза пыталась заронить в ее душу.

Пройдя в конец коридора, увешанного гобеленами, они оказались в спальне Джозефа Б. Рокфорда.

Громадные окна обращены на восток, к восходящему солнцу. С балкона открывается вид на обширную долину.

В центре комнаты царила кровать под балдахином. Ее окружала медицинская аппаратура, стоящая на страже последних часов миллиардера. Приборы механически отсчитывали время; слышался размеренный писк кардиомонитора, пыхтенье аспиратора, бульканье капельницы, низкое бормотание аппарата искусственной вентиляции легких.

Рокфорд полулежал на нескольких подушках; руки вытянуты вдоль тела на вышитом покрывале; веки плотно сомкнуты. На нем бледно-розовая шелковая пижама, расстегнутая у ворота. В горло введена трахеальная трубка. У него были совершенно седые редкие волосы. Лицо словно бы стянуто к орлиному носу; контуры тела едва просматривались под покрывалом. Он напоминал столетнего старика, а между тем ему не было еще и пятидесяти.

Сестра склонилась над ним, чтобы поменять повязку на шее вокруг раны от интубации. Из всего персонала, что посменно дежурил в этой палате круглые сутки, с ним рядом сейчас находились только личный врач и его помощница.

Когда члены следственной группы переступили порог, они наткнулись на взгляд Лары Рокфорд, которая, конечно же, сочла своим долгом присутствовать при мероприятии. Она сидела в креслице поодаль и курила, вопреки всем санитарным нормам. Когда сестра осмелилась заметить ей, что дым вряд ли показан больному, Лара отрезала:

– Ему уже ничто не повредит.