Никто не напоминал ей о происшедшем. С ней обращались как с хрупкой статуэткой драгоценного стекла, что может рассыпаться от одного прикосновения. Люди не понимали, как не хватает ей настоящего, подлинного после всей фальши и обмана, которые она пережила.
Одиннадцать месяцев спустя начался процесс над Стивом.
Она так ждала этого момента. О нем кричали все газеты, все теленовости, которые ей теперь запрещали смотреть, чтоб оградить от негативных эмоций. Но она смотрела тайком, при каждом удобном случае.
И она, и Линда должны были выступить свидетелями. Прокуратура очень рассчитывала именно на ее показания, потому что Линда упорно продолжала защищать своего тюремщика. Требовала, чтобы ее называли Глорией. Врачи утверждали, что у нее серьезные психические отклонения. Поэтому роль главного свидетеля обвинения досталась Миле.
Стив после ареста усердно корчил умалишенного. Придумывал нелепые истории о несуществующих сообщниках, которым лишь повиновался из страха. Пытался запутать всех внушенной Линде историей про Фрэнки, своего злодея-компаньона. Но эти выдумки суд сбросил со счетов, когда один из следователей выяснил, что так звали черепаху, которая была у Стива в детстве.
Тем не менее публика упивалась этими сюжетами. Для монстра Стив был слишком «нормален», слишком похож на них, обывателей, и мысль о наличии некоего таинственного существа, настоящего монстра их, как ни странно, успокаивала.
Мила явилась на суд с твердым намерением обвинить Стива во всех смертных грехах, а не просто в том зверстве, которое он учинил над ней. Она сгноит его в тюрьме и ради этого готова разыграть перед всеми роль несчастной жертвы, которая до сих пор ей претила.
Она села на скамью свидетелей перед клеткой, где сидел в наручниках Стив, и приготовилась рассказать обо всем, не сводя с него глаз.
Но стоило ей увидеть его – в застегнутой на все пуговицы зеленой рубахе, которая болталась на нем, как на палке, дрожащей рукой что-то корябающим в блокноте, с волосами, которые он сам подстриг – с одной стороны длинней, с другой короче, – она неожиданно ощутила жалость и злость, оттого что испытывает эту самую жалость.
Именно тогда Мила Васкес утратила способность к состраданию.
Но когда ей открылась тайна Горана, она заплакала.
Почему?
Память, запрятанная в глубине сознания, подсказала ей, что это слезы жалости.
Внезапно в ней прорвало какую-то плотину, и целая гамма незнакомых чувств выплеснулась наружу. Наверное, теперь она даже сможет понять, что чувствуют другие.
Как, например, поняла, что чувствует Рош, прибывший на место и осознавший, что дни его власти сочтены, поскольку лучший его аналитик, его самый сильный козырь, подложил ему такую свинью.
А Теренса Моску раздирали противоположные чувства: с одной стороны, радость в преддверии непременного продвижения по службе, с другой – неловкость от того, с чем это продвижение связано.
Мила почувствовала растерянность и печаль Стерна, едва он переступил порог дома. А также поняла, что он немедленно засучит рукава и примется разгребать завалы после этой дикой истории.
Сострадание.
Единственным, к кому она не испытывала никаких чувств, был Горан.
В детстве она не попалась, как Линда, на крючок Стива и не поверила в существование Фрэнки. А тут ни на миг не усомнилась в том, что в этой квартире действительно живет мальчик по имени Томми. Она слушала телефонные разговоры, в которых отец расспрашивал о нем няньку и давал ей указания. Ей даже показалось, что она видела Томми, когда Горан укладывал его спать. Она никогда ему не простит то, что по его милости попала впросак.
Горан Гавила выжил после падения с двенадцати метров и теперь находился в реанимации между жизнью и смертью.
Его дом полиция взяла под внешнюю охрану. Вход в него был доступен только двоим: спецагенту Стерну, который забрал свое заявление об отставке, и Миле.
Они там ничего не искали, а просто пытались выстроить события в хронологической последовательности, чтобы получить ответы на оставшиеся вопросы. В какой момент столь выдержанный и рассудительный человек, как Горан Гавила, начал вынашивать смертоносный замысел? Когда сработала пружина возмездия? Где та грань, за которой бешеная ярость превращается в хладнокровный план?
Сидя в кабинете, Мила слышала, как Стерн обыскивает спальню. Он провел немало обысков на своем веку, какие только подробности чужой жизни не проплывали перед его глазами!
Мила, обследуя кабинет, где Гавила предавался размышлениям, старалась держаться отстраненно: делала заметки в блокноте, подмечала какие-то черточки его характера, надеясь, что они откроют ей нечто важное.
В стеклянной пепельнице Горан хранил скрепки. Карандаши затачивал прямо над корзиной для бумаг. А в ящике стола держал рамку без фотографии.
Эта пустая рамка стала окном в бездну души человека, которого Мила уже была готова полюбить.