Подсказчик

Фельдер покосился на него подозрительно, как и все предыдущие: ему, видимо, не верилось, что фараоны побеспокоили его ради такой малости.

– Лучшие годы моей жизни! – язвительным тоном заявил он.

Борис объяснил ему причину их приезда. Фельдеру, казалось, даже польстило то, что его ставят в известность о событиях даже раньше прессы.

– Я могу кучу денег зашибить, если пойду с этим в газету.

Борис нахмурился:

– А я могу арестовать вас за это.

Ухмылка на лице Фельдера потухла. Борис придвинулся к нему. Миле была знакома эта техника допросов. Собеседники, если только они не связаны родственными или дружескими узами, стараются не переступать невидимых границ. А в данном случае дознаватель, наоборот, вторгается в сферу допрашиваемого, действуя ему на психику.

– Господин Фельдер, вы наверняка решили поразвлечься, угостив представителей власти чаем, в который предварительно помочились. Вам нравится смотреть, как два кретина морщатся, глядя в стакан и не решаясь попробовать.

Фельдер не произнес ни слова. Мила искоса взглянула на Бориса: не факт, что в данной ситуации это удачный маневр. Видимо, скоро они в этом убедятся. А пока агент спокойно поставил стакан на столик и продолжил сверлить Фельдера взглядом.

– Надеюсь, вы нам расскажете поподробнее о вашем пребывании в приюте.

Фельдер опустил глаза и понизил голос до шепота:

– Родителей я не знал. Не иначе меня туда сплавили, как только мать произвела меня на свет. Фамилию мне дал отец Рольф: вроде бы ее носил какой-то его молодой друг, погибший на войне. И чего этому старому козлу в башку стукнуло, что эта фамилия принесет мне счастье?

Собака за окном вновь разразилась хриплым лаем, и Фельдер счел нужным призвать ее к порядку:

– Замолчи, Кох! – Он пояснил гостям: – Раньше у меня было много собак. Когда я покупал квартиру на этой свалке, меня заверили, что она закрыта. Черта с два! То и дело сюда свозят какую-то пакость, от которой мои псы дохнут. Теперь вот один Кох остался, да и он, видно, скоро подохнет.

Фельдер сменил тему, не желая возвращаться ради полицейской прихоти в места, которые, по-видимому, определили его судьбу. Рассказом о дохлых собаках он намеревался отвлечь незваных гостей. Но они тоже не собирались ослаблять хватку.

Мила вступила в разговор, стараясь, чтобы голос звучал как можно более доверительно:

– Позвольте задать вам вопрос из другой оперы, господин Фельдер.

– Ну-ну, валяйте.

– Какие ассоциации вызывает у вас выражение «улыбка сквозь слезы»?

– Ассоциации? Это как у врачей, что психов лечат?

– Примерно, – подтвердила она.

Фельдер впал в театральную задумчивость, возведя очи горе и теребя пальцами подбородок. Должно быть, хотел создать себе имидж сотрудничающего с полицией или изображал «провалы в памяти», а внутренне насмехался над ними. Но спустя несколько секунд он неожиданно произнес:

– Билли Мор.

– Это кто, ваш приятель?

– Необыкновенный был парень! Его к нам привезли лет в семь. Всегда веселый, улыбка не сходила с лица. Все его сразу полюбили. В то время приют уже прикрывать собирались: нас осталось шестнадцать человек.

– В таком огромном здании?

– Священники тоже сваливать стали. Один отец Рольф задержался. Я был из старшей группы, мне уже пятнадцать стукнуло. Билли не повезло в жизни: отец и мать оба повесились. Он пришел домой и увидал их трупы. Но не завопил, не позвал на помощь, а сам встал на стул и вынул обоих из петли.

– Это печать на всю жизнь.

– Нет, это не про Билли. Он все равно остался счастливым. Он умел мириться с худшими бедами. Все для него было игрой. Мы никогда еще такого не видели. Для нас приют был каторгой, а Билли даже не замечал этого. Он излучал такую энергию – передать вам не могу. Он был зациклен на двух вещах: во-первых, на проклятых роликовых коньках, на которых катался взад-вперед по опустевшим коридорам, и, во-вторых, на футбольных матчах! Но играть в футбол он не любил. Ему больше нравилось стоять на краю поля и вести репортаж. «С вами Билли Мор. Веду репортаж со стадиона „Ацтека“ в Мехико, где проходит чемпионат мира». На день его рожденья мы скинулись и купили ему кассетник! Это было нечто! Он всех нас записывал часами, а потом слушал по многу раз!

Фельдер говорил не останавливаясь; разговор мало-помалу сходил с рельсов. Мила попробовала вернуть его на изначальный путь:

– Расскажите про последние месяцы в приюте.

– Как я уже сказал, его собирались закрывать, и у нас были две возможности: добиться наконец усыновления или попасть куда-нибудь вроде семейных домов. Но мы были сиротами серии Б, нас никто бы не взял. Иное дело – Билли, за ним очереди стояли! В него нельзя было не влюбиться, и он всегда был востребован.

– И чем это окончилось? Нашел он себе семью?

– Билли умер, мадам.

Он выговорил это с такой печалью в голосе, как будто смерть настигла его самого. А может, так оно и было, коль скоро этот ребенок был чем-то вроде отдушины для него и других воспитанников. Или, во всяком случае, мог бы ею стать в конечном счете.

– От чего? – спросил Борис.

– От менингита.