На раненую руку очень любезный хирург наложил сорок стежков; осматривая Милу, он ни словом не обмолвился о других ее шрамах, а лишь заметил по поводу свежей раны:
– Для огнестрельного лучше места не найти.
– Какое отношение имеют вирусы и бактерии к огнестрельным ранениям? – задала она провокационный вопрос.
Доктор лишь рассмеялся.
Затем ее осмотрел другой врач; он измерил давление и температуру. Действие мощного снотворного, которым опоил ее отец Тимоти, за несколько часов прошло само. Диуретик довершил остальное.
У Милы появилось много времени на размышления.
Разумеется, она не могла не думать о шестой девочке, в чьем распоряжении уж наверняка нет целой больницы. Больше всего Мила надеялась на то, что Альберт держит ее на транквилизаторах. Специалисты, которых пытал Рош на предмет возможности выживания, объясняли свой пессимизм не только тяжелым физическим увечьем, но также перенесенным шоком и стрессом.
«Может, она и не заметила, что у нее нет одной руки», – рассуждала Мила. Такое часто бывает у людей после ампутации. Она слышала рассказы о том, как инвалиды войны, лишившись конечности, продолжают ощущать ее движение, боль и даже щекотку. Врачи называют это «фантомным восприятием».
В тишине огромной палаты ее одолевали эти мысли. Быть может, впервые после стольких лет ей не хватало компании. До звонка Морешу никто ее не навещал: ни Горан, ни Борис, ни Стерн, ни тем более Роза. А это могло означать только одно: они решают, оставлять ее в команде или расстаться с ней. Впрочем, последнее слово все равно за Рошем.
Собственная наивность приводила ее в бешенство. Должно быть, она и впрямь заслужила вотум недоверия. Единственное утешение – уверенность Горана в том, что Рональд Дермис не мог быть Альбертом. Иначе для шестой девочки они бы ничего сделать не смогли.
В больничной изоляции она ничего не знала о том, как движется следствие. Она попросила сестру, подававшую ей завтрак, принести ей сегодняшнюю газету.
С первой до шестой полосы речь шла только об этом. Если и просачивались другие новости, то гомеопатическими дозами. Люди жаждали развития событий. Как только общественность узнала о том, что шестая девочка жива, в стране поднялась волна солидарности; люди совершали поступки, о которых раньше и не помышляли, скажем, организовывали молитвенные бдения и группы поддержки. Была выдвинута инициатива: «Свеча в каждом окне». Язычки пламени, символизирующие ожидание чуда, будут потушены, когда девочка вернется домой. Благодаря этой трагедии прежде равнодушные люди обрели новое мироощущение – человеческий контакт. Никому уже не нужны предлоги для общения, всех сплотила жалость к маленькому существу. Это сближает людей. Они общаются повсюду: в супермаркете, в баре, на работе, в метро. В телепередачах только об этом и говорят.
Но среди всех инициатив одна особенно воодушевила всех, ошеломив следователей.
Вознаграждение.
Десять миллионов каждому, кто поспособствует спасению девочки. Такая огромная сумма, разумеется, вызвала полемику. Некоторые считали, что искренняя солидарность замарана. Кто-то говорил, что мысль правильная и дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, потому что за благожелательной миной до сих пор кроется эгоизм, реагирующий лишь на обещание выгоды.
Так исподволь в стране вновь наступил раскол.
Вознаграждение объявил Фонд Рокфорда. Мила спросила медсестру, кто это такой, и та вытаращила на нее глаза:
– Как, вы не знаете Джозефа Б. Рокфорда?!
Такая реакция убедила Милу в том, что, занимаясь поиском пропавших детей, она отдалилась от реального мира.
– Увы, не знаю.
Тут Мила подумала: до чего же абсурдна ситуация, когда жизнь магната роковым образом пересекается с участью неизвестной девочки. Два человека доныне вели совершенно разное, очень далекое друг от друга существование, и так продолжалось бы до конца их дней, если бы Альберт не соединил их.
Она мысленно перебирала все эти соображения и наконец погрузилась в благотворный сон без сновидений, который очистил ее сознание от шелухи этих ужасных дней. И когда проснулась, отдохнувшая, сразу увидела, что не одна.
Рядом с ее постелью сидел Горан.
Мила рывком села, в смятении спросив себя, давно ли он здесь. Он попытался ее успокоить:
– Я решил подождать, когда ты проснешься. Ты так спокойно спала. Не возражаешь?
– Нет, – солгала она.
На самом деле она, конечно, возражала, ведь он подстерег ее в момент полной беззащитности, но, прежде чем он успел заметить ее смущение, Мила поторопилась сменить тему:
– Они сказали, что хотят еще понаблюдать меня, но я сегодня же выйду отсюда.
Горан бросил взгляд на часы:
– Тогда поторопись. А то ночь скоро.
Мила ужаснулась, что проспала так долго.
– У вас есть новости?
– Я только что с долгого совещания со старшим инспектором Рошем.
«Так вот зачем он явился. Решил лично сообщить мне, что в моих услугах они больше не нуждаются». Но она ошиблась.
– Мы нашли отца Рольфа.
Мила почувствовала спазм в желудке, предположив худшее.
– Он умер естественной смертью примерно год назад.
– И где похоронен?
По этому вопросу Горану стало ясно, что Мила обо всем догадалась.