Подсказчик

Вывеска стейк-хауса обещала сочные бифштексы из мраморной говядины. Они уселись за столик на двоих перед большим окном. На улице падал снег, а красноватое ненастное небо обещало еще одну ночную метель. Люди в зале разговаривали, беззаботно улыбались. Джазовая музыка подогревала атмосферу и служила отличным фоном для непринужденных бесед.

Все в меню вызывало доверие, но Мила выбирала довольно долго. В конце концов остановилась на бифштексе из говядины и запеченной картошке с розмарином. Горан взял себе антрекот и салат из помидоров. Из напитков оба заказали только минеральную воду с газом.

– Как все прошло?

– Что именно?

– Рош хотел выкинуть меня из расследования, а после передумал. Почему?

Горан помедлил, но решился сказать правду:

– Мы поставили вопрос на голосование.

– На голосование? – поразилась Мила. – И что, голоса за перевесили?

– Собственно, против был только один.

– То есть как?

– Даже Сара Роза проголосовала за тебя, – пояснил он, угадав причину ее удивления.

Мила не могла опомниться:

– Надо же! Мой заклятый враг!

– Не будь к ней так сурова.

– По-моему, это она ко мне сурова.

– Ей сейчас тяжело. Она разводится с мужем.

Мила хотела было сказать, что видела, как они ссорятся в тот вечер перед Центром, но удержалась, чтоб он не счел ее сплетницей.

– Сочувствую.

– Если есть дети, это всегда нелегко.

Миле показалось, он имеет в виду не только Сару Розу, но и себя.

– У ее дочки на этой почве развилась анорексия. Родители хотя и разводятся, но продолжают жить под одной крышей. Можешь себе представить, какая атмосфера в доме.

– Ну хорошо, а я тут при чем?

– Ты появилась последней, к тому же еще одна особа женского пола в стае, потому легкая мишень для нее. Не станет же она цепляться к Борису или Стерну, которых знает тысячу лет.

Мила, налив себе минеральной воды, решила полюбопытствовать по поводу других членов группы.

– Хотелось бы узнать их получше, чтобы вести себя правильно, – оправдывалась она.

– Ну, насчет Бориса мне сказать особо нечего. Он таков, каким кажется.

– Это да, – признала Мила.

– Он служил в армии и там изучил технику допросов. Я видел его в деле, и всякий раз сидел как завороженный. Он кому угодно может забраться в голову.

– Не думала, что он такой ловкий.

– Представь себе. Несколько лет назад они арестовали одного типа, который убил и спрятал трупы дяди и тетки, у которых жил. Ты бы его видела! Само хладнокровие и олимпийское спокойствие! За восемнадцать часов допросов, во время которых сменилось пятеро дознавателей, он так ни в чем и не признался. А Борис провел с ним двадцать минут – и он раскололся.

– Черт побери! А Стерн?

– Стерн – славный малый. Мне думается, это словосочетание придумано специально для него. Тридцать семь лет в браке. У него два сына-близнеца, оба морские десантники.

– Он такой спокойный. И глубоко верующий, – я это заметила.

– Каждое воскресенье ходит к мессе и даже в церковном хоре поет.

– От его костюмов меня оторопь берет. Он в них похож на героя фильма семидесятых.

Горан засмеялся и согласно кивнул. Но сразу же нахмурился и прибавил:

– Жена Мари была пять лет на гемодиализе, все ждала почку. И два года назад Стерн отдал ей свою.

Потрясенная Мила не знала, что сказать.

А Горан продолжал:

– Он отказался по меньшей мере от половины оставшейся жизни, чтобы у нее появилась надежда.

– Должно быть, он ее сильно любит.

– Не иначе, – подтвердил Горан, и от нее не ускользнула нотка горечи в его голосе.

Официант принес их заказ. Они ели молча, и это молчание ничуть их не смущало. Так едят люди, настолько хорошо знающие друг друга, что не чувствуют нужды заполнять неловкие паузы словами.

– Я должна кое в чем признаться, – сказала Мила, когда ужин подходил к концу. – Это случилось почти сразу после моего приезда, на второй вечер, когда я вернулась в мотель, перед тем как мы переселились в Центр.

– Я тебя слушаю…

– Может, это ерунда или просто мне почудилось, но… за мной кто-то следил на подъездной аллее.

– Что тебе почудилось?

– Шаги – след в след за мной.

– А зачем кому-то тебя преследовать?

– Вот именно, я потому ни с кем и не говорила об этом. Мне тоже это показалось нелепостью. Может, это все мои фантазии.

Горан принял это к сведению, но промолчал.

За кофе Мила поглядела на часы:

– Мне надо кое-куда заехать.

– Так поздно?

– Да.

– Хорошо. Тогда я попрошу счет.

Мила предложила заплатить половину, но тут он был непреклонен: ведь это он ее пригласил. Горан стал вытаскивать из карманов их содержимое. На столе, кроме купюр, в живописном, вполне типичном для него беспорядке оказалась мелочь, отдельные листки с какими-то записями и несколько цветных шариков.

– Это моего сына Томми.

– Я не знала, что ты… – Она осеклась.

– Нет-нет, – поспешно разуверил ее он, отводя глаза. И, помолчав, добавил: – Уже нет.

Миле еще не приходилось присутствовать на ночных похоронах. Похороны Рональда Дермиса стали первым ее опытом. Так было решено ради соблюдения общественного порядка. Хотя Миле мысль о том, что кому-то придет в голову поквитаться с трупом, казалась не менее странной, чем сама церемония.