Подснежник

Самым неприятным в наших отношениях было, пожалуй, ожидание. Я никогда не знал, что задумал Гарри. Бо́льшая часть его дел совершалась ночью, под покровом темноты. От меня требовалось только одно: всегда быть наготове, всегда под рукой, – ждать Гарри в его квартире в любой час. Иногда он и вовсе не приходил. Он мог задержаться неизвестно где, мог остаться ночевать у своей матери в Хокстоне. До объяснений он никогда не снисходил. Я должен был относиться к этой части жизни Гарри с пониманием, и в то же самое время – ничего о ней не знать.

Однажды ночью он и Джимми Мерфи приехали на квартиру в четыре утра. Оба были сплошь покрыты кровью. Глаза у них были безумные.

– Что, черт побери, случилось?! – воскликнул я.

– Ничего, – отозвался Гарри. – Ничего не случилось. Помоги-ка нам раздеться.

– Что-о?..

– Ты что, оглох? Раздень нас. Нам нельзя ничего трогать в квартире.

Я протянул руку, чтобы расстегнуть пиджак Гарри, и почувствовал, как мои пальцы коснулись сгустка засохшей крови или чего-то еще – наверное, мозга. Я невольно отпрянул.

– Что ты сделал, Гарри?!

Тут Гарри потерял терпение и наотмашь хлестнул меня ладонью по лицу. Я упал на пол, непроизвольно прижимая щеку ладонью. Когда я отнял пальцы, то увидел на них размазанную кровь. Чужую кровь.

– Делай, что сказано, и не задавай глупых вопросов, – негромко приказал Гарри.

Я поднял голову и взглянул на Гарри, мрачно смотревшего на меня сверху вниз, на Джимми Мерфи, губы которого кривила легкая усмешка.

– Смотри, что ты наделал!..

И Гарри показал на что-то мыском своего ботинка. Сначала я думал – он хочет ударить меня, и машинально съежился. Но потом я увидел, на что указывает его ботинок. На полу в коридоре, в том месте, на которое я оперся рукой, когда падал, остался след – размазанная по плитке кровь и то… вещество, которое прилипло к моим пальцам, когда я коснулся его пиджака.

– Смотри! – повторил Гарри. – Это же улика! Ну-ка, вставай, твою мать! Принеси ведро воды и приберись тут как следует.

Я с трудом вскарабкался на ноги. Это был первый раз, когда Гарри меня ударил. И он сделал это даже не рассердившись как следует – вот что напугало меня сильнее всего. Оказывается, он способен не просто на жестокость – на хладнокровную жестокость. До этой минуты я как-то не задумывался, какими страшными делами занимается Гарри, какие кошмары скрываются за его внешним обаянием. Наверное, я просто не хотел знать, что́ на самом деле стояло за всеми его «операциями».

Понурившись, я отправился на кухню за водой.

– И добавь в ведро немного «Савлона»! – крикнул мне вдогонку Гарри. – Я не хочу, чтобы у меня в квартире развелась зараза.

– Смотри сюда!

Гарри стоит слегка расставив ноги. Одна ступня чуть выдвинута вперед, другая отставлена назад и немного развернута наружу. Весь вес тела приходится на эту заднюю ногу, центр тяжести опущен, словно он приготовился к какому-то усилию. Как боксер. Или цирковой артист.

Он снова раскаляет в камине кочергу, потом широким движением извлекает ее из огня. Демонстрирует почтеннейшей публике. Подносит к лицу близко-близко, словно шпагоглотатель или пожиратель огня.

Его глаза широко открыты и блестят. В каждом зрачке горит крохотное отражение раскаленной кочерги. Широкий и влажный язык появляется изо рта и свешивается до самого подбородка, придавая лицу Гарри демоническое выражение.

Не дрогнув ни одним мускулом, он подносит кочергу еще ближе. Его щеки краснеют от жара и внутреннего напряжения. На шее проступают туго натянутые жилы. На лбу набухают вены. Гарри прикладывает кочергу к языку, медленно ведет сверху вниз и быстрым движением откидывает голову назад. Раздается короткое шипение. Словно капелька воды в раскаленном жире. Ш-ш-ш-ш… Облачко пара поднимается вверх и тает над головой Гарри, словно нимб. Струйка холодного пота сбегает сзади у меня по шее.

Тони Ставрокакис восхищенно хмыкает и рассеянно хлопает меня по плечу. Гарри слегка выпрямляется и выдыхает воздух.

– Видел? Все очень просто. – Он снова кладет кочергу на решетку и вытирает губы тыльной стороной ладони.

– Ну хорошо, – говорит Гарри и с ухмылкой поворачивается ко мне. – Теперь твоя очередь.