Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

 «Верхняя часть круга, ограниченная дугой и ее хордой. Собственно, в фактической стороне записей Шерпа сомневаться не приходится. Нашли же мы лежачий двадцатиподъездный небоскреб».

 Он перешел на другую сторону. Без сомнения, в письме речь шла именно об этом доме. Рядом с аркой-проемом стояла телефонная будка. Прямоугольным проемом, наполовину заставленным пустыми ящиками, Денисов прошел во двор.

 Двор оказался огромным, проходным, выходившим сразу на несколько ближайших улиц. Центральную часть его занимали детский сад и котельная, рядом с которой возвышались сетки ограждения спортивной площадки.

 Против проема виднелась доска объявлений.

 Денисов подошел. «Прием на курсы гитары...» Рядом висело извещение, относившееся к осени прошлого года, о смотре-продаже кроликов, намертво прихваченное каким-то особо стойким синтетическим клеем. Извещение пытались содрать, но безуспешно — следы соскобов веером уходили в стороны.

 Подъезд, из которого можно было попасть в квартиру с необычным окном, был слева, ближний к проему.

 Денисов вошел в него, стал подниматься. По обеим сторонам немыслимых теперь в жилом доме огромных лестничных площадок виднелись двери коммунальных квартир — по два-три звонка на каждой двери.

 Сквозь выбитое окно второго этажа задувал с воем ветер.

 «А если бы солнечный зайчик, сопровождавший Шерпа в троллейбусе, — подумал Денисов, — остановился на окне другого дома? Какие у меня основания считать, что Шерп зашифровал местонахождение нужного мне лица?»

 Он позвонил. Дверь долго не открывали, пришлось позвонить снова, на этот раз дважды. Послышалось неспешное старческое шарканье, тревожное:

 — Это ты, Игорь? — Голос был женский.

 — Игорь. — ответил Денисов. — Но другой.

 — Что вы хотели?

 — Мне нужно поговорить. Ваши соседи дома? — он подумал, что соседи могли оказаться более сговорчивыми.

 — Салищевы?! — удивилась женщина. — Они же в больнице! Вы не знали?

 — Я упустил из виду. Может, вы разрешите все же войти и хотя бы оставить записку?

 — Ее выпишут не скоро, а про него совсем не знаю...

 Внутренних замков было два. Один открылся легко, второй долго пробуксовывал — дверь не хотела отпираться. Наконец открылся и он.

 Старая женщина с седыми букольками, маленькая, во всем голубом — как он заметил потом, под цвет глаз, — опиралась на тяжелую, с массивным набалдашником трость. Прихожая была тоже огромная, заставленная мебелью, с обеих сторон виднелись двери с врезными замками.

 «Минимум три ключа в каждой семье...» — отметил Денисов.

 — Игорь — это мой внук, — объяснила женщина.

 Она повела Денисова в такую же большую, плотно заставленную и завешанную всем, что можно было поставить или повесить, комнату. Денисов насчитал несколько полу-комодов, прикроватных ковриков, картин в тяжелых деревянных рамах и гобеленов. По обе стороны окна висела бронза, окно было прямоугольным.

 «Значит, то — необычное — в комнате у соседей...» — подумал он.

 — Салищевы в больнице, — снова сказала женщина, оставаясь стоять и показывая Денисову, чтобы он сел.

 — Давно? — он выбрал стул, показавшийся ему надежнее других.

 — С полгода.

 Он успел сориентироваться:

 — Это время в их комнате мог бы пожить одинокий человек.

 — Квартирант?

 — Я говорю о себе. Человек я тихий, вечерами больше дома. И вам тоже спокойнее. Мне рекомендовали и вас и квартиру.

 Женщина не удивилась:

 — Пожалуй. Но вам надо поговорить с их дочерью. А здесь и будет загвоздка!

 — Редко приезжает?

 — Раз в месяц, а то и реже. Лучше бы совсем не приезжала...

 — Неприятная особа?

 — Не то слово! — женщина перестала опираться на палку, массивная трость, видимо, была предназначена для иных функций. — После ее приезда квартира месяц выветривается, пока снова не приедет. У нее одно на уме — пьянка, гулянка.

 — Больше никто не бывает?

 — Два раза племянник Салищева приезжал. Со своими ключами. Этот вел себя тихо. С книжечкой, с журнальчиком.

 — Какой он из себя? — спросил Денисов. — Может, он мне и рекомендовал?

 — Да нет. Он и в Москве не бывает... Девица эта ужасная! Может пустую бутылку из окна выбросить. Никто с ней не связывается. Мусоропровода у нас нет... Как-то ей крикнули с улицы, так она открыла окно, свет выключила, чтобы ее не видели, и такое понесла...

 — Давно?

 — Когда в последний раз приезжала. В феврале. — Она повторила: — Ей везет, потому что никто не хочет связываться. У нее компания такая!

 «Может, Шерп был свидетелем пьяной оргии? — подумал Денисов. — Потому и написал: «Чем грозило нам темное окно?»

 — Остается поставить лишний замок, притаиться как мышь, — женщина проводила его в коридор. — И молчать...

 Он вышел во двор, заставленным ящиками проемом вернулся на шоссе. Магазины по обе стороны проема были закрыты на обед, рядом с пустой телефонной будкой пожилая женщина кормила голубей.

 Денисов снова вспомнил о скоморохе, которого он подобрал в тот вечер в подъезде ремонтирующегося здания.

 «Если с талисманом адвоката в общем и целом ясно, то с хрустальной ладьей не ясно ничего. Ведь она взяла ладью после того, как по телефону переговорила с Шерпом и назначила ему свидание на девятнадцать. Как и Гладилину...»