Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Я понимала, что из этой новости можно сделать интересный репортаж. И что вряд ли кто-то будет наступать мне на пятки, потому что отыскать чумработниц в тундре удаленно не получится, да и ехать к черту на рога в зимнюю тундру тоже мало кто отважится.

Я села читать про женскую долю в тундре, параллельно пытаясь найти на ямальских пабликах какую-то более внятную информацию о новом статусе профессии чумработницы. В одном из сообществ, посвященных коренным народам севера, я нашла цитату женщины-председателя оленеводческой общины о том, почему важно поднять зарплату чумработницам. Написав сообщения во все тематические паблики, я смогла добыть ее телефон. Позвонила и объяснила, что хочу сделать репортаж о чумработницах. Лидия Окотэтто сказала, что с удовольствием даст мне интервью, но вот искать стойбище мне, скорее всего, придется самой, потому что все ее знакомые уже укочевали. «Прилетайте, что-нибудь придумаем, кого-нибудь найдем», — сказала она. И я полетела в Салехард, плохо понимая, куда отправлюсь оттуда.

Интервью с Лидией Окотэтто помогло мне понять базовые вещи о чумработницах и их положении. Она сказала, что, по ее данным, на левом берегу Оби в поселке Панаевск все еще можно встретить оленеводов, которые не успели укочевать в тундру. И если я отправлюсь туда, то, вполне возможно, смогу познакомиться с кем-то из местных и уговорить взять с собой в стойбище. Окотэтто дала мне адрес гостиницы, хозяйку которой она знает лично, и заверила, что меня будут ждать.

Отправиться в Панаевск — это не сесть на автобус и проехать пару часов. Надо найти частного перевозчика на трэколе (таком огромном вездеходе) и девять часов ехать, скрючившись. Я никогда прежде не видела таких огромных (мужики затаскивали меня в салон волоком) и таких некомфортных машин.

Все обито коврами, набито людьми, коробками и пакетами. Первые часа два тихо, потом люди начинают скучать и беседовать. Напротив мужчина с двухлетней дочкой, тоже едут в Панаевск. Девочка не разговаривает, но выразительно смотрит раскосыми карими глазами. Две женщины возвращаются из города с добычей в разные поселки. Рядом мужики из Иркутска — приехали в командировку. Один очень разговорчивый. Можно, говорит, я этой красивой девочке (не мне) дам пирожок? Отец разрешает. Девочка молча берет пирожок и ест. Прошло уже четыре часа, я хочу пить, писать и от пирожка я бы тоже не отказалась. В ночи ничего не видно, но по треску под колесами понимаю, что едем по льду. Водитель пугает, что недавно где-то тут провалилась машина, поэтому едем медленно. Впереди фары — это встал такой же трэкол — отвалилось колесо. Наш водитель сообщает, что своих в тундре не бросают, останавливается, врубает шансон, чтобы пассажиры не скучали, и идет в ночь помогать. Через полчаса обнаруживаю себя на улице, в беспамятстве писающей за рыбацкой лодкой. На улице минус 38, но, если делать все быстро, оказывается, можно отморозить только лицо.

Через час я смогла заснуть среди коробок. А когда открыла глаза, мы все еще не бросали своих. Наконец колесо прикрутили, и мы поехали. В гостинице меня ждали к девяти вечера, но водитель сказал, что в Панаевске мы будем не раньше двух часов ночи. Я прикинула, как умру от холода под дверью, и загрустила. Мужик из Иркутска тем временем продолжал проявлять активность по отношению к девочке. «А давайте раскидаем коробки, пусть уставший ребенок нормально ляжет?» Раскидали, и ребенок лег головой на колени благодарного отца. А через двадцать минут облевал себя и немножко ковры. «Девочку стошнило, стойте, дайте свет!» — заголосила женщина, сидевшая рядом. Милое раскосое создание было все в пирожке и удивленно его рассматривало (только что я его съела, и вот он опять здесь). «Это потому, что лежа ее укачало», — буркнула я очевидное и недобро посмотрела на доброго иркутянина. Он, кажется, смутился. Нашел пакет, девочка доблевала остатки, а потом мы дружно обтерли ее салфетками. В час ночи за окном мне померещилась рысь. Чуть позже — олени. А в два я уже шагала по поселку в поисках гостиницы вместе с местным мужиком и собакой.

Мой «Билайн» тут не ловил, кто-то кому-то позвонил, прибежала сонная пожилая женщина. Привела меня в ледяной барак с двумя кроватями, тумбочкой и телевизором. «А вайфай у вас есть?» — спросила я. «Что?» — удивилась она. Я исправилась и сказала: «Интернет». «Зачем тебе интернет? Смотри телевизор!» Еще я спросила, где тут едят. «У себя дома в Москве, — сказала она. И добавила: — Ты куда приехала хоть, знаешь? Ты на севере, на краю земли. Интернет! Едят!» Увидев, что я сейчас заплачу, фыркнула, ушла и вернулась с дошираком и конфеткой. А утром обещала раздобыть мне симку с интернетом. Я попила водички и легла спать, завернувшись в три одеяла. Кстати, пакет, в который тошнило девочку (большой такой, с ручками), водитель выбросил прямо из окна машины на ходу. Ничего, подумала я, засыпая, тундра все стерпит. Надеюсь, я тоже.