Подумаешь, попал – 2

– Просто Ксения Михайловна приставила Вас ко мне временно, теперь я возвращаю Вас назад, поскольку чувствую себя нормально.

– Понятно, вам уже все рассказали, – она почему-то посмотрела на сидевшего за рулем Федорчука.

Ну вот, мне еще всенародного скандала не хватало, подумал я. Поэтому спросил:

– Рассказали что? Просто корпус скоро опять пойдет в наступление, и я не хочу подвергать тебя опасности.

– Но я не хочу!

Договорить я ей не дал:

– Федорчук, пойди покури! – приказал я.

Водитель тут же исполнил приказ. Вытащил из пилотки папироску и направился к сидящим на лавочке двум пожилым санитарам, курившим самокрутки.

Первой начала Люда:

– Виталий Викторович, я встретила другого, поэтому прошу вас, забудьте про меня.

Ну вот, мелодрама, подумал я. А сам спросил:

– А как же жених?

– Он погиб полгода тому назад, а тут вы, но вы же меня не любите. – Людочка, с навернувшимися на глазах слезами, посмотрела на меня и сказала: – Поэтому прошу оставить меня при штабе. Вам все равно нужны будут перевязки, да и другие раненые появятся.

Я вздохнул и сказал:

– При штабе оставить не могу, что касается отношений, то заверяю, их между нами больше не будет.

– Какой вы бессердечный человек! – выкрикнув это, Людочка выскочила из машины, потом опомнившись, вернулась назад и забрала забытую ею санитарную сумку.

Я окрикнул Федора, и тот, распрощавшись с санитарами, поспешил к машине. Мы ехали в 314-й штрафной батальон, который по своей численности чуть-чуть уступал полку. Он состоял из четырех рот и был передан моему корпусу Горбатовым на время прорыва. Мне предстояло посмотреть на него и сделать выводы, подойдет тот для задуманного, или нет.

Выстроенные поротно, в виде подковы, на большой поляне с вытоптанной сотнями ног травой, люди мало походили на воинское подразделение, готовое выполнять приказы.

Я вылез из эмки и направился к этой гомонящей толпе. Меня нагнали Капралов и Вяземский, следующие вслед за мной на виллисе. Охрана, по моему требованию, осталась возле машин.

Подойдя ближе, я услышал требовательный, громкий приказ: – Тихо!

Ко мне, подошел майор невысокого роста, в выцветшей, линялой гимнастерке, и отрапортовал.

– Товарищ генерал-майор, сводный 134-й штрафной батальон,

количеством 1241 человек для смотра построен! Командир батальона, майор Пастухов.

Я кивнул, и уже в сопровождении трех офицеров, стал обходить строй. Впереди каждой роты стоял капитан, командир подразделения, за ним три или четыре лейтенанта, потом человек десять сержантов, все с автоматами, и двумя запасными магазинами. Стоящие за ними люди были без оружия, одетые в основном в бэушные гимнастерки старого образца, без погон и без петлиц. Я обратил внимание на обувь. Она тоже была разнообразной, от яловых сапог, тех было не много, до ботинок с обмотками, Эти составляли основную массу носивших подобную обувку.

– Ты смотри, цельный генерал приехал на нас посмотреть, как на товар! – раздался с ехидцей чей то голос.

В толпе послышались смешки. Я остановился, вглядываясь в лица. Среди строя выделялась кучка людей, одетых в форму получше, все в сапогах, некоторые даже начищенные, голенища гармошками.

– Кто это сказал? – спросил я.

Смешки затихли, как и гомон. Образовалась настороженная тишина.

– Ну, и чего молчим? Или сказать больше нечего, а может язык внезапно отсох?

В ответ кто-то снова прыснул от смеха.

– Ну, я это сказал, – не выдержал потерю авторитета один из бывших уголовников.

Это был мужик лет сорока, на лице которого левую бровь пересекал шрам до самого века, и потому казалось, что он прищуривается. Веко, похоже, сшивали. По кивку ротного, два рослых сержанта вытащили говоруна ко мне.

– Я и сам бы вышел, коли приказ был, – продолжал держать гонор мужик.

Я внимательно осмотрел его. Здоровый, коренастый. Но, в первую очередь, бросились в глаза пальцы в перстнях, нет, не в настоящих, а в татуированных. А сиделец не из простых гопников…

– Что же ты, такой авторитетный, сюда затесался? Аль сидеть

надоело? – спросил я уголовника.

Тот глянул на свои руки и ответил:

– А ты, гражданин генерал, масть сечёшь. Сам, гляжу, тоже не из паркетных шаркунов, – он кивнул, намекая на мои две звезды на груди, висящую на перевязи руку и три нашивки о ранениях.

Кроме двух звезд героя я больше наград не носил, зачем, не на приеме и не на параде все-таки.

– Так все же, почему на войну пошел? Это же, по-вашему, не по понятиям, государству служить? – вновь спросил я.

Тот, глядя мне в глаза, ответил:

– Понятия, гражданин генерал, тут ни при чем, счеты у меня к бошам имеются. Брательник отписал, мать нашу эти твари бомбой убили. Сам он уже второй год воюет, тоже офицером стал, только званием пониже вашего будет. – Уголовник вздохнул и продолжил: – Кроме того, слухом земля полнится, есть такие из нашей братии, что к немцам подались, а вот это уже не по понятиям! Правда ли это?

– Попадаются, – подтвердил я.

– Ну, так вот, у нас к таким счет особый будет. – Мужик оглянулся на своих, ожидая подтверждения сказанному. Те в ответ дружно закивали. – В общем, перья на бошей и на шваль, к ним переметнувшуюся, у нас найдутся.