Подвальные барышни

– Намедни Каратайченко встртилъ подъ вечеръ: по Вознесенскому катитъ, на лихач, въ ротонд, перо на шляп, морда крашеная. У моста лошадь что ли закинулась, заминка вышла, – городовой подходитъ, замчаніе сказалъ. Такъ Сонька-то городовому на слово – десять, да во всю родительскую!

– Господи! какая была скромненькая!

– Такъ и сыпетъ, такъ и бубнитъ. Голосъ хрипкій. Ужъ Каратайченко заступился, a то городовой грозился въ участокъ свести.

– Экого родителя дочь!

– Всеё семью разсыропила; совсмъ нын не люди стали! – а, бывало, жили, – сосди шапки снимали.

– Пьетъ, поди, Перфильевъ-то?

– Нельзя ему пить: y него четыре медали. A только, что, конечно, – сердцемъ прискорбенъ и даже какъ бы ршившисъ ума. Даже зарзатъся хотлъ.

– Подите жъ!

– Бритву жена изъ рукъ отняла. Потомъ къ генералу былъ требованъ.

– Врете?

– Врное слово. Для утшенія. Генералъ y насъ добёръ.

– Входитъ!

– Перфильевъ! – говоритъ: что ты вздумалъ, дуракъ? Грхъ! присяг поруха! Тутъ старика, отъ добраго слова, сердцемъ растопило и въ слезу ударило. – Ваше, сказываетъ, превосходительство! сколько лтъ служа, завсегда радъ былъ начальству стараться: графы, князья Перфильева въ лицо узнавать удостаивали. A теперича единая моя дочь – и та въ развратъ пошла. Возможно ли мн при всемъ томъ жизнію жить? какъ смотрть на блый свтъ и въ глаза добрымъ людямъ?.. Ажно и генералъ, слушая, вмст съ нимъ заплакалъ.

– Дло слезное!

Пауза.

– Мерзавецъ-то ейный, который сбившій, – гд теперь?

– Въ Ярославл, сказываютъ. При купчих какой-то богатой: лсными дачами управляетъ.

Басъ протяжно и сладко звнулъ:

– О-о-охъ-охъо-хъ!

– Вотъ – сказалъ баритонъ вдумчивымъ голосомъ человка, глубоко размышляющаго и отвчающаго вслухъ на собственныя мысли, – давалъ мн писарь намедни книжку. Некоего графа, Льва Толстого сочиненіе.

– Энтого-то? – заинтересовался басъ.

– Того самаго. И вотъ говоритъ тамъ одинъ на счетъ бабъ: самая вы безпастушная скотина…

– И правда ужъ, что безпастушная. Такъ оно и есть.

– Востро сказано.

– Писатель вострый.

– Лю-ютой старикъ!

– A сказывали; будто онъ – антихристъ?

– Да, вдь это – ежели по божественному.

Пауза.

– A, что на счетъ безпастушныхъ, – возвышаетъ голосъ баритонъ, – я такъ полагаю: объхать хоть всю Россію, безпастушне этихъ питерскихъ нашихъ подвальныхъ барышень – не найтить.

Басъ, плюнулъ и какъ-то свирпо даже прогремлъ:

– Одно слово: добыча.

– Добыча и есть. Именно, что ни пава, ни ворона. Корсетъ носитъ, волосы на лобъ завихрила, лицо руки моетъ благородными мылами, – барышня. Газету читаетъ, въ театръ лазитъ. Я, папаша, въ Михайловскій манежъ, я, мамаша, въ Фигнеръ – маскарадъ. А въ заправской-то жизни въ подвал казенномъ – на пятнадцать серебра родительскаго жалованья. Тутъ те не Фигнеръ – маскарадъ, a было бы на что въ баню сходить. А между прочимъ юбку крутитъ, одеколонъ прыскаетъ, шелкъ, бархатъ въ гардероп иметъ. На какія сверхсмтныя суммы – отпущенія, дозвольте спросить?

– Натурально, что проистекаетъ вспомогательство отъ кавалеровъ.

– Тоже, братецъ мой, вспомогать-то даромъ нон никто теб неохочъ. Вспомогательства эти Соняшекъ Перфильевыхъ въ обиходъ и спускаютъ.

Басъ вздохнулъ.

– Омута подвалы эти, прямо, омута. Двка въ нихъ – что плотица серебряная. А мужчинье кругомъ такъ щуками и плаваетъ. И свой братъ служащій, и господа, и вольная приходящая публика. Тому сосдка – Машенька, этому – чьихъ будете, барышня? Да – «какой Рабонъ – конфетъ предпочитаете кушать?» Да – «позвольте угостить васъ въ Маломъ Ярославц отбивнымъ котлетомъ»…

– Тмъ и пропадаютъ.

– Съ дтскихъ лтъ въ соблазн. Хоть и не въ углахъ живемъ, a не за каменными стнами. Бываетъ, что семья отъ семьи ситцевыми занавсками отторожена. Ничего отъ дтишекъ не скроешь. Все плотское отъ материнскихъ сосцевъ познаютъ. Каковъ это къ жизни примръ? Двчонка въ форму юности возрости не успла, – по одиннадцатому, двнадцатому году, – a уже всми мальчишками въ корпус оцлована. Чего она не узнаетъ? Чмъ ты ее удивишь?

– Сказывалъ мн агентъ одинъ полицейскій: которыя теперича живутъ гулящія, стало быть, зовутся проститутки, такъ на добрую треть ихъ изъ подвальныхъ выбирается.

– И весьма можетъ быть.

– Которая изъ себя красива, такъ за тою ходебщицы имютъ свое наблюденіе чуть не съ ангельскаго возраста. Лтъ по пяти стерегутъ, увиваются коршуньемъ, ждутъ своего термину.

– Вотъ бы кого вшалъ-то – не жаллъ!

– Ходебщицъ? Самая постыдная нація.

Послднія слова басъ пробормоталъ уже сквозь сонъ и заключилъ храпомъ… Басъ похрапывалъ, поздъ глухо грохоталъ по мерзлому полотну, a я лежалъ и думалъ о разговор, которой только-что слышалъ.

Термннологія его, быть можетъ, незнакомая читателямъ, чуждымъ петербургскаго быта. «Подвальныя барышни» – это женское населеніе подземелій, простирающихся подъ колоссальными казенными домами разныхъ вдомствъ и учрежденій: дочери, сестры, племянницы швейцаровъ, курьеровъ, департаментскихъ сторожей и тому подобной служилой мелочи. Женская іерархія служилаго Петербурга (а неслужилый Петербургъ такъ малъ числомъ своимъ, чго, рядомъ съ служилымъ, его почти, что нту вовсе) длится, какъ давно извстно, на три нисходящія категоріи.