Гермиона, совсем скоро приняв прежний собранный вид, отправилась на занятие по трансфигурации. К счастью, этот предмет вели два профессора, и поэтому курс был разделен. Гриффиндор занимался с Пуффендуем, а Слизерин — с Когтевраном. Видеть не хотелось ни Нотта, ни Малфоя. Последний больше всего раздражал Гермиону. В её памяти все еще были живы те чудовищные моменты осознания собственной беспомощности — лишение магии по праву считалось пыткой. Но слизеринец делал вид, будто ничего не произошло, и это ощутимо задевало. Нет, девушка не ждала пышных слов благодарности или лучшего отношения (что, конечно, не было бы лишним), однако игнорирование превышало все допустимые рамки приличий. Драко не снисходил даже до едкого сарказма, не говоря уже о других выпадах в её сторону. Они виделись каждый чертов день с момента возвращения из Малфой-мэнора, но упорно делали вид, будто ничего не произошло. Память Гермионы блокировала момент их спонтанной близости, потому что и без этого проблем было достаточно. Волшебница не желала размышлять о своих ощущениях и мыслях в тот момент, потому что они не вписывались в рамки объяснимого. Точнее, кое-какое оправдание на случай угрызений совести все-таки было: гриффиндорка считала, что это проделки связывающей магии. Самым большим и тяжелым признанием для девушки стало то, что её физически привлекает Малфой. В момент, когда он был так близко, Гермиона четко ощутила, как перекрывает кислород поднявшаяся внутри неё волна эмоций. Тепло чужого тела не раздражало, как обычно, а дарило чувство защищенности, и, как ни странно, уверенности. Губы Малфоя оказались прохладнее её кожи, а эти мягкие, совершенно не свойственные ему прикосновения до конца выбили из головы остатки мозгов. Гриффиндорка еще не знала близости физически, но в тот момент желала её, как никогда раньше. Рону не удавалось расположить её к занятиям любовью, сколько бы он ни старался, сколько бы ни уговаривала себя сама девушка. Малфою хватило пары слов, произнесенных влажным шепотом, и нескольких прикосновений, чтобы волшебница почувствовала внизу живота тугой узел, требующий того, чтобы его поскорее распутали. И то разочарование, когда он отвлекся от неё… Дальнейшие размышления Гермиона резко пресекала, потому что боялась того, к чему они её впоследствии приведут.
Следующей проблемой, требующей немедленного разрешения, была постановка танца с Теодором. Поскольку Гермиона с некоторых пор не могла касаться парней, исключая Малфоя, то репетиции вальса с Ноттом оказывались под угрозой. Волшебница почти не верила в то, что Теодору удастся найти обратное заклятье, а другого выхода из ситуации пока не предвиделось.
— Смотри, куда идешь! — кто-то выдернул её из задумчивости грубым толчком справа. Почти в это же время дверь кабинета, нужного Гермионе, резко распахнулась. Оттуда, весело переговариваясь, выбежали третьекурсники.
— Малфой? — недоумевающе вскинув взгляд на возникшего буквально из ниоткуда слизеринца, девушка с облегчением подумала, что ей удалось избежать болезненного удара о дверь. Приказав себе впредь не уходить в размышления настолько глубоко во время перемещений по замку, волшебница повела плечом, вдруг явно ощущая на нем тяжесть юношеской ладони. На удивление, Малфой не отдернул руку в жесте притворной брезгливости, а, удостоверившись, что Гермиона в порядке, спокойно отпустил её. Медленным взглядом оценив внешний вид гриффиндорки, на прощание он впился взглядом в древесное мерцание её глаз. Уже очень давно Драко не находился так близко с той, к которой был привязан чарами. И за это они его хорошенько мучили. Постоянная тоска, апатия и желание увидеть Грейнджер изводили и уничтожали слизеринца. Казалось, самой Гермионе было все равно, но Блейз говорил, что она не сводит с Малфоя испытывающего взгляда каждый раз в большом зале. Драко, выслушивая это, неосознанно усмехался, и его настроение мгновенно улучшалось. Но юноша держал слово, данное себе в тот злополучный вечер. Он решил никогда больше не приближаться к Грейнджер. Ведь что можно было ожидать от девицы, так спокойно порхавшей из рук в руки? Когда он увидел её, танцующую с Ноттом, что-то внутри оборвалось. Всю следующую ночь он не спал, наблюдая за тем, как Гермиона дремлет на софе в комнате с камином. Его раздражали ухлестывания Нотта, раздражало видимое спокойствие Грейнджер, но больше всего раздражало собственное раздражение. Почему он был так зол, наблюдая за тем, как гриффиндорка краснеет под томными взглядами Теодора? Малфой решил, что девчонка должна была понести наказание за то, что заняла в его мыслях слишком много места. Он умело игнорировал Грейнджер, и это имело свои плоды, которыми Драко был абсолютно доволен. Гриффиндорка изводилась, но Малфой с досадой понимал, что наказывает себя в равной с Грейнджер степени. Может, даже чуть больше. И сейчас, когда он совершенно спонтанно рванулся отстранить её, уткнувшуюся взглядом в пол, от открывающейся двери, Драко мысленно чертыхался. Незапланированные поступки бесили его.
— Куда ты?