— Никто так и не догадался её заткнуть?! — прорычал Протеус и вскочил на ноги. Все смолкло; «силенцио», — устало подумал Малфой, уже не пытаясь открыть глаза. — Я бы с радостью продолжил это представление, но время не ждет, — он усмехнулся, поправил мантию и направился к двери. — Свяжите их и переместите в главный зал. Кажется, мисс Грейнджер хотела собрать нас именно там.
***
— Наконец-то мы в сборе, — нетерпеливо вздохнул Протеус, орудуя палочкой. Из-за нервных движений колдовство постоянно прерывалось, и потому явить Чашу Клятвы удалось лишь со второй попытки. С порванными цепями, вся обуглившаяся и помятая, она с тяжелым громом опустилась на пол в центре образованного Пожирателями круга. Глаза тех, кто был еще в своем уме, горели страхом: рядом с артефактом, обездвиженный и практически бессознательный, лежал юный Малфой. Некоторые из стоящих здесь знали его ребенком и когда-то были приятелями с Люциусом. В самой глубине омертвевших сердец саднило нечто живое, но слишком слабое, ничтожное и немощное.
Мрачные взгляды Пожирателей беспомощно сталкивались друг с другом. Не они ли прошли путь унижения и боли ради своих высоких идей? После смерти Волдеморта Драко Малфой был единственной надеждой. Ради него Пожиратели скрывались от Министерства, ради него они выживали в тесных и пахнущих смрадом камерах Азкабана. Все было ради достойнейшего из всех них — абсолютно чистокровного. Абсолютно совершенного. Во главе с последним из Малфоев их кровавая революция была обречена на победу, и никто даже не сомневался: он знает, что делать. Как иначе? Кровь Малфоев перетекала от одного предка к другому, становясь лишь чище, слаще, драгоценнее, и наконец обрела небывалую силу в Драко. Из его ран должно было сочиться серебро высшей пробы! … Но нет. Бурые пятна крови, въевшиеся в бледное лицо, волосы и запястья, расползались уродливыми кляксами, и никто в своем уме ни за что не сравнил бы их оттенок с серебром. Последователям Темного Лорда пришлось убить достаточно магглов, полукровок и волшебников, чтобы понять: кровь Малфоя была такой же — похожей на застывшую грязь. Пожиратели белели в тон прозрачной коже чистокровного наследника, потому что теперь видели не идола — только мальчишку. Их бог разбился, сломался, умер. Если кто-то смог уничтожить даже его — что будет со всеми ними?
— Господа! — голос Протеуса оставался торжественным. Он обвел присутствующих довольным взглядом, мельком задержав его на сыне. Теодор смотрел на него почти не мигая. Связанный, обессилевший от боли и практически уничтоженный, он все равно выглядел так, будто готов ворваться в бой и непременно победить. Ненависть читалась в покрасневших глазах, и было нечто безумное в этом бессмысленном противостоянии. Протеус неопределенно хмыкнул, безразлично посмотрел на дрожащую Пэнси и наконец снова поднял голову. — Сегодня начнется наша история!
Его словам вторило глухое молчание, и лишь гадкий смех сумасшедших разбавил звон в воздухе. Нотт был слишком занят своим триумфом, и поэтому не обратил внимания на то, как затравленно переглянулись Пожиратели справа от него.
— Хватит упрямиться, — фыркнул Нотт, с опаской озираясь на окно. Сквозь мутные запотевшие стекла за ним подглядывала взошедшая луна. Близилась полночь. — Все кончено.
Драко не мог говорить: во рту горчило от крови, горло резало сухостью, а каждый глубокий вдох отзывался в грудной клетке саднящей болью. С трудом подняв воспаленные веки, Малфой посмотрел на Протеуса и покачал головой.
— Подумай, Драко, — от лживой сладости в голосе Нотта тошнило. — Сколько еще боли ты сможешь перенести? Ведь я могу сделать так, что твоя смерть будет долгой и мучительной… — губы Пожирателя задрожали от предвкушения. — Да, я могу! Могу вскрыть эту бледную и нежную девчачью кожу, вырвать глаза, лишить тебя пальцев, но ведь всегда есть другой выход! — Протеус остановился над скрюченным на полу телом. — Дай клятву и умри достойно.
Драко молчал, стиснув зубы. Внутри поселилось тревожное предчувствие, как будто он ожидал удара по затылку бладжером. Напряжение, поселившееся во всех мышцах, сковало и покрыло ледяной коркой. Но Малфой решил, что не даст своего согласия, даже если с него будут сдирать кожу. Думать об этом было легко. Ничто не могло пошатнуть веры в собственные силы, пока луч непростительного не сверкнул в оледеневшем воздухе.
— Круцио, — разочарованно выдохнул Нотт. Справа послышался обрывистый крик Гермионы, удерживаемой на месте двумя Пожирателями. Её распахнутые, полные бессильной злобы глаза позабавили Протеуса. — Давай, грязнокровка! Кричи! Заставь его принять клятву! Заставь убить себя!