Подвенечное платье

Тут же послали за доктором, но пока тот ехал, Мария Васильевна успела изойтись кровью. Предсмертную записку, в которой она как и при жизни клялась мужу в верности, сожгли, но внимательный доктор все равно заподозрил самоубийство, ведь оба пузырька средства для разжижения крови, которое покойная принимала по три капли в день, оказались пустыми. Посему выходило, что Мария Васильевна сама совершила богомерзкое деяние, выпив всю настойку разом, рассчитывая хотя бы таким образом доказать мужу свою невиновность.

«Поэтому-то на похоронах не было батюшки!» – вспомнила слова кладбищенского смотрителя Анфиса.

Александр с недоверием отнесся к словам экономки, и той пришлось назвать имя и адрес доктора, который к настоящему моменту уже оставил практику в силу возраста, а потому, по заверениям Глафиры Матвеевны, мог лично подтвердить каждое ее слово, не боясь потерять репутацию в глазах пациентов.

Отпевать самоубийцу не решились, но за солидное пожертвование Еремееву разрешили сохранить грех жены в тайне и даже позволили похоронить ее в ограде кладбища, что было отступлением от всех мыслимых и немыслимых правил. Девочкам о самоубийстве матери конечно же тоже сообщать не стали, а спустя какое-то время сделали так, чтобы в доме не осталось никаких напоминаний о том страшном дне.

Слова экономки в конце коноцов смогли убедить Александра, он сел на свое место и отдернул пиджак, видимо, возвращая себе тем самым способность трезво мыслить. Анфиса же не могла оторвать глаза от Еремеева, серьезно беспокоясь за его душевное здоровье. Вид у купца был до крайности болезненный.

Во время всего своего рассказа экономка крепко обнимала Петра Ивановича за плечи, и Анфисе впервые стало жаль это высохшую от одиночества женщину, за всю жизнь, вероятно, любившую лишь раз, и не нашедшую ничего лучшего, как обернуть свое безответное чувство в беззоговорочную, слепую преданность.

Анфиса понимала, что момент не располагал для дальнейших откровений, но она еще не получила объяснение исчезновению Татьяны, а потому решила вернуться к актриссе.

– Вернемся к вам, сударыня. У меня осталось несколько вопросов: Зачем нужна была вся эта нелепая шутка с платьем? Послания с того света… Почему было нельзя прямо рассказать Тане или Александру о том, что они брат и сестра? Зачем вам понадобились все эти сложности?

Лужина уже собралась было ответить, но ее опередил Александр, который понемногу приходил в себя и, избегая смотреть на Еремеева, переключил все свое внимание на Анфису:

– Для того же, для чего она передала предсмертное письмо Марии Васильевны вам, а не мне. Мадам уже знала, что попади это письмо в мои руки, я им не воспользуюсь. Видите ли, тайну моего происхождения мне невольно открыла сама Еремеева. Мария Васильевна сама послала меня к госпоже Лужиной с письмом в день своей смерти. Я всегда был любопытным малым, и вкрыл конверт. Я собственными глазами мог видеть, с каким равнодушием Лужина, прочтя письмо, бросила его в ящик стола и не вспоминала о нем до недавнего времени… Если бы не это письмо, я бы остался в доме и, быть может, Марию Васильевну можно было бы спасти.

Ну а если бы Таня получила письмо матери к мадам, она обязательно отнесла бы его мне и потребовала заставить Петра Иваночича признать меня. Между мнои и Таней с самого детства не было никаких секретов, кроме пожалуй этого… Как я уже говорил вам, Анфиса Алексеевна, наше с Таней желание жениться было спектаклем для одного зрителя. Татьяна собиралась замуж совсем за другого молодого человека, моего школьного приятеля Акчурина, между прочим, с его матерью вы имели удовольствие познакомиться…

Анфиса слушала Александра с замиранием сердца. Оказывается, несколько месяцев до исчезновения Александр лично возил Таню на тайные свидания со своим другом, примерно исполняя обязанности сопровождающего. Акчурин даже было собирался свататься к Татьяне, но, по понятным причинам, это не входило в планы Еремеева, и он решительно отказал. Этим обстоятельством и были обусловлены постоянные ссоры купца с дочерью. Татьяна встала перед сложным выбором – венчаться с любимым тайно, без благословления родителя, или смириться со своим положением и вовсе отказаться от замужества.