Подвенечное платье

– Так ты знал?! Все это время знал и молчал?! – удивлению Петра Ивановича не было предела.

– Мы после с вами обо всем поговорим, Петр Иванович. Давайте вначале дадим Анфисе Алексеевне высказаться. Мне кажется, для нее это крайне важно.

Но Еремеев ничего не хотел откладывать на потом.

– Саша, ты ведь уже и сам все понимаешь. Ну не мог я, не мог! Сколько раз хотел я при всех назвать тебя сыном, но ты же знаешь, признай я внебрачного ребенка, и все вокруг, да тот же Кайсаров, начнут пренебрежительно говорить, что иметь дело с таким, как я, решительно невозможно. Мол, кто знает, сколько после моей смерти наследничков по миру останется, и к кому из них надо будет идти за исполнением обещанного! В нашем деле такого не терпят…

Александр смотрел на Еремеева спокойно, ни один мускул на лице не дрогнул, хотя Анфиса могла поклясться, что это мнимое спокойствие дается ему очень непросто.

– Боюсь, мне придется повторить – это все не имеет ни малейшего отношения к рассказу Анфисы Алексеевны. Давайте же позволим ей продолжить…

Анфиса с жаластью смотрела на мужчин, оба они так похожи между собой, остро переживали это мгновение, и оба в силу схожего склада характера не могли позволить себе открыто выразить обуревавшие их чувства.

Продолжить рассказ Анфиса не смогла, так как начала говорить уже Лужина:

– Как же это не относится?! Ведь он твой отец, и ты можешь претендовать на все, что принадлежит тебе по праву рождения!

Актриса буквально рвала и метала, было видно, что упорство Александра причиняло ей много неудобств. Поняв, что никакая эмоциональность не производит впечатление на сына, Лужина, не без сожаления, была вынуждена сделать купца главном зрителем своей драмы:

– Поступи ты, Петя, тогда, как полагает порядочному человеку, женись ты на мне, а не на этой своей племенной кобыле, и все могло бы сложиться иначе.

Видимо, выносить истерику Лужиной для Петра Ивановича было все-таки проще, чем смотреть в равнодушные глаза сына. Он перевел взгляд на женщину и хотел было начать извиняться и перед ней, но Анфиса его остановила:

– Не торопитесь с извинениями, Петр Иванович. Я подозреваю, что именно Александра Антиповна стоит за исчезновением Татьяны. Как я уже сказала, госпожа Лужина и владелица мистического салона мадам де Ла Флер – это одно и то же лицо. Именно она поручила изготовить костюмерше, с которой, вероятно, водила знакомство еще со времен службы в театре, копию подвенечного платья вашей покойной супруги, и именно она направила его Тане, чтобы убедить девушку в том, что это ее покойная мать решительно против замужества. Страшно представить, что, должно быть, пережила ваша дочь, получив послание с того света.

Бывшая актриса не терпела обвинений в свой адрес, а потому решилась на экспромт, представлявший из себя весьма красочный монолог о том, что она стала жертвой чудовищных обстоятельств и была вынуждена вначале расстаться с сыном, навсегда потеряв его доверие, а после, преодолевая это самое недоверие, сделать все возможное, чтобы предотвратить кровосмесительный союз.

На этот раз не стерпел купец:

– Какой такой кровосмесительный брак?! За кого вы меня тут держите?! Раз начали ворошить прошлое, так хоть договаривайте до конца! Покойная жена моя родила Таню от полюбовника, видать, назло мне, когда узнала, что я еще до свадьбы нажил вне брака сына. Позор этот мы с ее родителями скрыли, но перед богом греха на мне нет, так как Таня мне по крови не дочь, а значит за Александа она вполне могла пойти замуж.

Переведя взгляд на Сашу, он добавил:

– Это должно было стать моим покаянием перед тобой. Я бы с Таней приданное бы отписал, да такое, что тебе с твоими способностями с лихвой бы хватило на самые смелые твои прожекты.

Лишенная зрителя, Лужина быстро привела в порядок, казалось бы, окончательно расстроенные нервы и умолкла. Повисла мучительная пауза, и от того слова Анфисы прозвучали особенно громко, хотя она говорила, не повышая голоса.

– Боюсь, все же покойная супруга ваша, Петр Иванович, была убеждена, что отцом Тани приходитесь именно вы. Она даже писала к Александре Антиповне и клялась, что узнала о беременности еще до того, как поехала без вас к родителям.

Александр немного замешкался, но все же извлек из внутреннего кармана пиджака многострадальное письмо, после чего передал его в руки Еремеева.

Cхватив письмо и внимательно прочитав каждую строчку, Петр Иванович гневно швырнул его на середину стола, едва не угодив прямо в серебренное брюдо со свиными отбивными.

– Будь проклята эта женщина, и после смерти она не оставляет меня в покое!

На этот раз пора терять самообладание настала для Александра. Слегка отодвинувшись от стола, он схватился обеими руками за скатерть, да так сильно, что на накрахаленной ее поверхности остались глубокие заломы. Терпеть пренебрежительное отношение к женщине, которую Александр любил и почитал в разы сильнее, чем родную мать, он не мог: