Подвиг

— Ну зачмъ это? — началъ нершительно и несмло Ферфаксовъ. — Ну къ чему?… Старый дуракъ глупости болталъ, а вы и разстроились… Да все это вздоръ… Россiя будетъ… Еще и какая прекрасная Россiя будетъ!..

— Но мы не увидимъ ее, — блднымъ голосомъ сказалъ полковникъ.

— Еще и какъ еще увидимъ ее. Поврьте мн, еще и сдлаемъ кое что для нея, для ея спасенiя хорошее, большое дло сдлаемъ.

— Нтъ!.. Что ужъ!.. Куда ужъ!.. Что вы меня, какъ ребенка утшаете, — проговорилъ съ тоскою въ голос полковникъ, и сейчасъ же со злобою добавилъ: — напрасно, знаете, вы вмшались не въ свое дло… Что же я то теперь буду длать? — съ ужаскымъ отчаянiемъ воскликнулъ полковникъ. — Ко всей пошлости моей жизни, вы прибавили еще и этотъ вчный позоръ.

— Говоритъ псалмопвецъ Давидъ: — «вечеромъ водворяется плачъ, а на утро радость». [4]

— А да что тамъ!.. Псалмопвецъ Давидъ!.. Глупости все это!..

Ho радость яркаго, солнечнаго весенняго утра была кругомъ, и не могъ уже полковникъ не ощущать ее. Птицы пли въ втвяхъ деревьевъ аллеи. Люди еще не появились. Мирны и тихи были въ утреннемъ свт маленькiя дачки съ закрытыми ставнями окнами. Пыль и газы машинъ прилегли къ земл вмст съ росою. Воздухъ былъ свжъ и душистъ. Съ нимъ въ самую душу полковника вливалась такая радость бытiя, которой онъ никакъ не могъ противостоять. Онъ невольно слушалъ, что спокойно и разсудительно говорилъ ему Ферфаксовъ и, хотя все продолжалъ думать, что все это просто сонный бредъ, задавалъ вопросы и давалъ отвты.

Удивительна была рчь Ферфаксова и такъ неожиданна.

— Вотъ вы, Георгiй Димитрiевичъ, на какое страшное дло покусились, a o томъ не подумали, что такая ваша ршимость, такая готовность разстаться съ лучшимъ Божьимъ даромъ — жизнью — могла бы послужить на пользу Родин.

— Но… Какъ?… Похать туда?… Для этого нужны визы, фальшивые паспорта?… Деньги?… Что же, я готовъ… Хоть сейчасъ… На какой угодно террористическiй актъ я готовъ. Вы сами видали — мн жизнь копйка… Научите, какъ это сдлать?… Къ кому пойти?… Вы можете мн врить, я не предамъ… He разболтаю… Человкъ, пережившiй все то, что я сейчасъ пережилъ, мн кажется достоинъ доврiя… Вы тмъ боле меня не первый день знаете, и знаете, почему я пошелъ на это…

— Вы все хотите идти старыми путями… Маленькiе террористическiе акты… Безусловно необходимые… Митинги протестовъ… Посылка агитацiонной литературы. Все это хорошо, когда мало денегъ и нтъ организацiи…

Полковникъ съ удивленiемъ посмотрлъ на Ферфаксова. Немудрящiй онъ офицеръ съ собачьими, не ломающими своего прямого взгляда глазами. Откуда онъ такъ говоритъ?… Что знаетъ онъ такое, чего онъ, полковникъ Нордековъ, не слыхалъ.

— А что же?… Есть деньги?… Есть организацiя?… Что то не врится… У насъ объ этомъ ничего не слышно?… По Парижу объ этомъ не болтаютъ…

— Вотъ это то, что не болтаютъ и хорошо… Это доказываетъ серьезность того, что я вамъ предложу…

Они входили на rue de la Gare. Полковникъ заволновался и снова сталъ раздражителенъ.

— Что вы меня арабскими сказками успокаиваете. Вотъ я у своего дома. Мн предстоитъ объясненiе съ женою. Если она встала — она уже могла найти мою записку и, согласитесь, что достаточно глупо посл нея взять, да вотъ такъ вотъ и явиться собственною персоною, цлымъ и невредимымъ… Глупо-съ… Нестерпимо

глупо!..

— Вы что же тамъ написали?…

— To, что всегда въ такихъ случаяхъ пишутъ: — «въ смерти моей никого не винить»… Ну и прочее, что тамъ полагается… Чтобы и тла моего не искали… Ну и о причинахъ тоже… Хорошъ буду я… такъ вотъ и явиться… Воскресшiй покойникъ.

— Гд вы оставили вашу записку?

— На нашемъ единственномъ спальномъ столик, подъ ея бюваромъ.

— Ну, бда не велика. Она еще, можетъ быть, жена то ваша, и не встала. Вдь и шести часовъ нтъ. А и встала, такъ не сейчасъ она станетъ по бюварамъ рыться. Вы не первый разъ не ночуете дома… Ну, а если она и встала, и переполохъ тамъ поднялся, такъ и то бда совсмъ не непоправимая…

— Ну те?…

— Скажите, что у меня съ вами была американская дуэль. На всякiй случай вы заготовили записку, а жребiй вытянулъ я, да и раздумалъ стрляться, и мы — помирились.

— Вы такоеберете на себя?…

— Что такое?…

— Да вдь это… какъ то… Некрасиво что ли для васъ то выходитъ.

— Въ жизни бываютъ такiя положенiя, когда можно и маленькое, условное некрасивое, сдлать во имя громаднаго и несказанно прекраснаго.

— Какiя же это такiя времена?

— Когда идутъ спасать Россiю.

— Вы шутите, Факсъ. Есть вещи, которыми нельля шутить.

— Я это понимаю.

Полковникъ остановился у калитки палисадника. Вилла «Les Coccinelles» спала крпкимъ сномъ. Даже у Агафошкиныхъ не горло огня.

Это немного успокоило полковника.

— Но вы понимаете весь ужасъ моего положенiя, — сказалъ онъ. — Значитъ, опять все по старому и то, отъ чего я ршился уйти — продолжается. Сейчасъ кофе… Газета… А!.. да вы нашу жизнь знаете!.. Неонила Львовна съ ея «винтиками»… Леночка — совдепка… Опять еще что нибудь учинитъ, какъ давеча со щенятами!.. И контора!.. Вы знаете: — мн все это такъ обрыдло, осточертло, что, ей Богу, вотъ не могу я этого больше выносить. Это же пошлость, — крикнулъ полковникъ.