Подвиг

— Пожалуйте, Ричардъ Васильевичъ, — привтливо сказалъ монахъ и, неслышными шагами обогнавъ вошедшихъ, открылъ скрытую, почти иевидимую дверь въ глубин кельи.

Передъ ними была довольно большая комната съ однимъ окномъ. И первое, что бросилось въ глаза Ранцеву въ ней — большой радiо-аппаратъ какой то особой невиданной формы. Отъ него поднялись навстрчу Немо два человка. Одинъ, высокiй старикъ съ окладистою, «лопатой», сдою бородою, худощавый и красивый сверною не русскою красотою, другой бритый полный человкъ съ актерскимъ лицомъ.

— Густавъ Эрнестовичъ, — сказалъ Немо, — я къ вамъ со своимъ помощникомъ и замстителемъ. Петръ Сергевичъ, это нашъ радiографистъ Густавъ Эрнестовичъ Лагерхольмъ, великiй изобртатель, а это его помощникъ Адамъ Петровичъ Шулькевичъ. Теб много придется работать съ ними и слышать ихъ, а видть придется рдко.

И, обращаясь къ Лагерхольму, Немо добавилъ:

— Какъ у васъ, не началось?

Сдобородый финнъ посмотрлъ на большiе старомодные часы, висвшiе у него на живот на золотой цпи и чисто по русски, безъ акцента, сказалъ:

— Еще полчаса.

— Мы пока пройдемъ къ Вундерлиху, — сказалъ Немо.

— Есть, — по морскому сказалъ Лагерхольмъ и за тяжелое кольцо въ полу поднялъ люкъ. Потянуло душнымъ аптечнымъ запахомъ. Желтый свтъ керосиновой лампы показался тамъ.

— Негг Wunderlich, — крикнулъ по нмецки Лагерхольмъ, — къ вамъ капитанъ Немо. Давайте, прошу васъ, лстницу.

Грубая, тяжелая лстница показалась у отверстiя. Желзные крючья отыскали скобы и зацпились за нихъ. Лающiй голосъ раздался изъ подземелья:

— Bitte sehr.

Немо, за нимъ Ранцевъ, спустились въ подземелье.

Тамъ, при скудномъ свт лампы, Ранцевъ увидалъ большую лабораторiю. По грубо сдланнымъ полкамъ стояли колбы, реторты и склянки съ желтой жидкостью, накрытыя стеклянными пластинками. На полу были ящики и жестянки съ уложенными въ нихъ маленькими скляночками. Отъ большого стола медленно приподнялась странная фигура.

Если бы Ранцевъ не ожидалъ увидть здсь профессора Вундерлиха, если бы фигура эта не была одта въ синiй просторный пиджакъ и такiе же штаны, Ранцевъ подумалъ бы, что въ подземельи ихъ встрчаетъ обезьяна. Передъ нимъ былъ глубокiй старикъ. Низкiй, совершенно обезьянiй продолговатый черепъ темнаго цвта былъ точно шерстью покрытъ неопрятными рдкими буро-сивыми волосами. Щеки и подбородокъ обросли шерстью. Широкiй плоскiй носъ торчалъ большими открытыми ноздрями, и Ранцевъ не могъ разобрать, — онъ таки стснялся разсматривать уродство — былъ этотъ носъ провалившимся отъ болзни, или онъ такой былъ отъ природы. Крошечные, узкiе, звриные глаза смотрли умно и остро изъ подъ глубокихъ глазницъ, поросшихъ косматыми бровями. Сходство съ обезьяной усугублялось еще тмъ, что человкъ этотъ не стоялъ прямо, но нагнулся надъ столомъ, опираясь на него руками. Рукава пиджака были высоко засучены и обезьяньи длинныя руки густо покрыты волосами. Вундерлихъ смотрлъ, часто мигая, на Немо. Въ острыхъ его глазахъ свтился умъ и вмст съ умомъ была и животная тупость ничмъ непоколебимой воли.

Ранцевъ отъ Немо зналъ исторiю профессора Вундерлиха. Это, какъ говорилъ Немо, былъ цннйшiй изъ артистовъ его «варьете». Это былъ знаменитый химикъ, спецiалистъ по минеральнымъ, растительнымъ и бактерiйнымъ ядамъ. Вскор посл окончанiя войны, онъ изобрлъ ядъ, совершенно незамтный, который длалъ людей сумасшедшими. Ему надо было проврить его дйствiе на опытахъ. Но нормальный кроликъ, или свинка, или ненормальный, кто ихъ узнаетъ? Опыты надо было сдлать надъ людьми. Профессоръ Вундерлихъ обратился къ правительству съ просьбой предоставить ему для опытовъ преступниковъ. Ему отказали. Тогда онъ сталъ доказывать, что, если его ядъ примнить къ челсвку ненормальному, то онъ излчивается отъ своей ненормальности и длается нормальнымъ и здоровымъ. Въ пространномъ доклад онъ доказывалъ, что коммунисты являются людьми умалишенными и просилъ предоставить ему для испытанiя нсколько «индивидуумовъ» коммунистической партiи. Его докладъ — въ то время Германiя особенно носилась съ Совтами — приняли за насмшку и его выслали изъ Германiи. Онъ направился во Францiю и здсь, лтъ пять тому назадъ, встртился съ капитаномъ Немо. Тотъ далъ ему опредленныя заданiя, и Вундерлихъ согласился работать у Немо, подъ его руководствомъ.

Ранцевъ осторожно вглядывался въ этого страшнаго человка, для котораго вн науки не существовало ничего и который готовъ былъ ради торжества своихъ изысканiй и открытiй въ области ядовъ погубить все человчество.

Ранцеву, хотя онъ уже слышалъ скрипучее «bitte sehr», казалось, что это существо, онъ не могъ признать его человкомъ, — не можетъ говорить по человчески, и онъ весьма удивился, когда Вундерлихъ заговорилъ, правда, на ломаномъ, но все таки на Русскомъ язык.

— Я все кончаль, — сказалъ Вундерлихъ, — широкимъ жестомъ показывая на ящики, уложенные въ обыкновенные дорожные чемоданы.

Восторженное пламя загорлось въ крошечныхъ, обезьяньихъ глазкахъ профессора.