Подвиг

Профессоромъ русской словесности и исторiи былъ въ ту пору небезызвeстный Арчибальдъ Мунъ. Въ Россiи онъ прожилъ довольно долго, всюду побывалъ, всeхъ зналъ, все перевидeлъ. Теперь, черноволосый, блeдный, въ пенснэ на тонкомъ носу, онъ безшумно проeзжалъ на велосипедe съ высокимъ рулемъ, сидя совсeмъ прямо, а за обeдомъ, въ знаменитой столовой съ дубовыми столами и огромными цвeтными окнами, вертeлъ головой, какъ птица, {76} и быстро, быстро крошилъ длинными пальцами хлeбъ. Говорили, единственное, что онъ въ мiрe любитъ, это - Россiя. Многiе не понимали, почему онъ тамъ не остался. На вопросы такого рода Мунъ неизмeнно отвeчалъ: "Справьтесь у Робертсона" (это былъ востоковeдъ) "почему онъ не остался въ Вавилонe". Возражали вполнe резонно, что Вавилона уже нeтъ. Мунъ кивалъ, тихо и хитро улыбаясь. Онъ усматривалъ въ октябрьскомъ переворотe нeкiй отчетливый конецъ. Охотно допуская, что со временемъ образуется въ совeтскомъ союзe, пройдя черезъ первобытныя фазы, извeстная культура, онъ вмeстe съ тeмъ утверждалъ, что Россiя завершена и неповторима, - что ее можно взять, какъ прекрасную амфору, и поставить подъ стекло. Печной горшокъ, который тамъ теперь обжигался, ничего общаго съ нею не имeлъ. Гражданская война представлялась ему нелeпой: одни бьются за призракъ прошлаго, другiе за призракъ будущаго, - межъ тeмъ, какъ Россiю потихоньку укралъ Арчибальдъ Мунъ и заперъ у себя въ кабинетe. Ему нравилась ея завершенность. Она была расцвeчена синевою водъ и прозрачнымъ пурпуромъ пушкинскихъ стиховъ. Вотъ уже скоро два года, какъ онъ писалъ на англiйскомъ языкe ея исторiю, надeялся всю ее уложить въ одинъ толстенькiй томъ. Эпиграфъ изъ Китса ("Созданiе красоты - радость навeки"), тончайшая бумага, мягкiй сафьяновый переплетъ. Задача была трудная: найти гармонiю между эрудицiей и тeсной живописной прозой, дать совершенный образъ одного округлаго тысячелeтiя. {77}

XVII.