Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

«В Крыму, куда я приехал для ознакомления с состоянием наших имений и с целью выяснения настроений русского народа, имел место неприятный и крайне опасный для Сопротивления инцидент. Два агента гестапо и подозрительный итальянец (возможно, действительно звавшийся Росси, но скорее всего представившийся «красным», чтобы над нами поиздеваться) нахально провоцировали меня, подвергая оскорблениям мою несчастную Родину и Белое Движение. Лейтенант фон К., убежденный антинацист, отозванный из армии по причине отдаленного родства с императорской фамилией (гитлеровская клика опасалась, что гибель или подвиги ее представителей могут иметь последствием рост монархических настроений в рейхе), был заметно встревожен и незаметно подал заранее условленный знак. Не поддавшись на грубую провокацию, мы сохранили себя для борьбы с гитлеризмом и тоталитарным варварством».

[Надо сказать, что Бруно фон К. и впрямь был связан с фон Штауфенбергом и после двадцатого июля сорок четвертого года, как и многие, был казнен. Князем Волконским, однако, никто не заинтересовался. Должно быть, по причине всегдашней неразберихи и путаницы компетенций в Великогерманской империи.]

Летчик, сказавший мне с Грубером, что русской авиации теперь не до нас, досадным образом просчитался. Среди ночи русские бомбардировщики скинули на Ливадию бомбы. По счастью, обошлось без пострадавших. «Сдается мне, – заметил Дитрих Швенцль, – война до сих пор не окончилась».

* * *

Катер шел довольно близко к берегу, почти под самыми громадами нависших над темной водой скал. Скорость хода была невелика, торопиться нам было некуда. Так считал лейтенант Альфьери.

– На войне вообще не стоит торопиться. Разве что при отступлении, – мудро сказал он мне, на минутку позабыв о членстве в партии, девизами которой были победа и отвага.

На море господствовал штиль. Погода была курортной. Немногочисленные матросы перемещались по судну в трусах. Сам командир, высокий и подтянутый пизанец, был в элегантных шортах, рубашке с коротким рукавом и легонькой летней фуражке. Я тоже предпочел надеть короткие штаны и впервые за время пребывания в Крыму воспользовался пробковым шлемом. Моим соотечественникам тропический шлем был привычен, тогда как немцам, подзабывшим за двадцать лет о собственном колониальном прошлом, он мог показаться комичным.

– Кстати, на днях поторопились союзники. Вы слышали, как это было? – спросил меня Альфьери.

Я был не в курсе, и он с удовольствием мне рассказал.

– Мы тут ночью двадцать девятого устроили войнушку у мыса Фиолент, его пока что не видно, закрывает мыс Айя, вон тот, к которому мы движемся. Покидали с катеров гранаты, взорвали старое корыто со взрывчаткой. Сами не знали, зачем столько шума. А это была стратегия. Манштейн задумал одержать великую победу и на море.

Я заметил, что стоявший рядом вахтенный матрос едва заметно ухмыльнулся, и понял, что немцам основательно не повезло.

– Великий флотоводец пригнал из Ялты моторные шхуны, не меньше десяти, на них пехота с минометами, и отправил на мыс Херсонес. Туда мы сегодня не пойдем, ничего там хорошего нет. Русские засекли эти лоханки еще на траверзе Фиолента. Сколько там было миль от берега, Тебальди?

– Четыре вроде. Или пять, – ответил вахтенный, глядя в бинокль.

– Ну да, вроде того. И недолго думая открыли огонь. По такой-то цели да не открыть. Лично я бы не выдержал. Двадцать минут – и почти все шхуны на дне. С батальоном немецкой пехоты.

Я молча покивал. Батальон немецкой пехоты был когда-то живыми людьми. Такими же, как Цольнер и Дидье. Альфьери истолковал мое молчание верно.

– Только не подумайте, что я злорадствую. Но так уж повелось. Трудно представить себя в их шкуре. В немецкой, в сухопутной. Каждому свое. Да и Манштейн всем надоел до чертиков, германский военный гений. А ребят тех жалко, кто бы спорил. Тебе ведь жалко, Тебальди?

– Угу.

Над морем, синим по левому борту и скорее зеленым по правому, бесшумно парили чайки. Кое-где среди скал белёсо бурлила вода. Колыхавшиеся на легкой, почти неприметной волне обломки дерева, куски резины, обрывки ткани были немногим, что в этом царстве мира и спокойствия напоминало о продолжающейся войне. Правда, по мере приближения к мысу Айя немногого становилось всё больше и больше. Катер прошел мимо раздувшегося трупа. В вышине, недоступный зениткам, проплыл самолет-разведчик. Кто-то из команды, включив приемник, настроился на вражескую волну. Возможно, на нейтралов. Почти неосознанно, вслед за певцом, я стал тихонько напевать «Too many tears». Вернее мурлыкать, повторяя мелодию, слов я почти не знал.

– Их топят сотнями, – негромко сказал Альфьери.

– Кого?

– Русских. Пытаются уйти на чем только возможно. На шлюпках, досках, автомобильных покрышках. Недавно на траверзе Ялты перехватили сторожевик с генералом, кажется командиром дивизии. Русские не хотели сдаваться, их несколько часов обстреливали с четырех катеров, потом поливали с «Юнкерса». Из сотни человек в живых не осталось и двадцати, все до единого ранены.

– Как генерал?

– Я слышал, сделали операцию.