— Сидите смирно, дьявол вас дери! — загремел голос нашего проповедника в то время, как возбужденная выстрелами публика поднялась было на ноги. — Кто двинется с места, тот сдохнет! Двери заперты снаружи, и вам не выбраться отсюда. Сядьте на место, тупые святоши! На место, собаки, или я стреляю!
В изумлении и страхе сели мы снова на свои места, тупо тараща глаза на нашего «пастора» и друг на друга. Илайес Б. Хопкинс, лицо и даже фигура которого, казалось, претерпели поразительную метаморфозу, свирепо смотрел на нас с высоты доминирующей позиции, на его лице играла презрительная усмешка.
— Ваша жизнь в моих руках, — заметил он, и только тут мы увидели, что в руке он держит большой револьвер, а рукоятка второго торчит у него из-за кушака. — Я вооружен, а вы нет. Если кто из вас пошевелится или заговорит, он тотчас умрет. Сидите смирно, и я вас не трону. Вы должны просидеть здесь час. Эх вы, остолопы (презрительное шипение, с которым он произнес эти слова, звучало потом в наших ушах не один день), — вы, верно, и не подозреваете, кто вас так облапошил. Кто несколько месяцев строил из себя пастора и святошу? Носатый Джим, макаки вы этакие! А Филлипс и Мол — это два моих верных помощника. Теперь они с вашим золотом ушли далеко в горы. Эй! Прекрати! — Последние слова были адресованы одному беспокойному старателю, который мгновенно присмирел под яростным взглядом бушрейнджера и дулом его пистолета. — Через час они будут недосягаемы для погони, и мой вам совет — не усугублять своего положения и не преследовать нас, а не то вы можете потерять нечто более ценное, чем деньги. Моя лошадь привязана за дверью позади меня. Когда придет время, я выйду отсюда, запру вас снаружи и уберусь подобру-поздорову. После этого вылезайте кто как сумеет. Больше мне вам нечего сказать, разве только, что вы — самое большое стадо баранов, носящих штаны.
Последующих шестидесяти долгих минут нам вполне хватило, чтобы мысленно согласиться с таким откровенным мнением о нас: мы были бессильны перед решительным и отчаянным бушрейнджером. Конечно, если бы мы все одновременно бросились на него, то могли бы ододеть его ценой жизни восьми или десяти из нас. Но как организовать подобный штурм, не имея возможности переговариваться? Да и кто бы решился предпринять наступление, не будучи уверен, что его поддержат остальные? Нам ничего не оставалось, как подчиниться.
Казалось, что прошло трижды по часу, прежде чем бушрейнджер наконец щелкнул крышкой своих часов, слез с бочки, подошел к двери, не сводя с нас револьвера, и быстро выскользнул из салуна. Мы услышали скрежет ржавого замка и топот копыт лошади, галопом уносящей бушрейнджера из Джекманз-Галша.
Я уже говорил, что в течение последних недель брань очень редко звучала в нашем лагере. За полчаса мы наверстали упущенное. Такой отборной и прочувствованной брани я в жизни не слыхивал. Когда наконец нам удалось снять дверь с петель, бушрейнджеров с их добычей и след простыл; никому из нас больше не суждено было увидеть ни самих злодеев, ни нашего золота.
Бедняга Уобэрн, оказавшийся верным своему долгу, лежал с простреленной головой на пороге опустошенного склада. Злодеи Мол и Филлипс спустились в лагерь сразу после того, как нас заманили в ловушку; они убили хранителя, сложили добычу в небольшую тележку и преспокойно удалились в какое-нибудь надежное укрытие в горах, где к ним присоединился хитроумный их предводитель.
Джекманз-Галш оправился от этого удара. Сейчас это процветающий городок. Однако проповедники и прочие духовные реформаторы не пользуются здесь никаким спросом, столь же непопулярны и высокие моральные качества. Говорят, недавно было проведено судебное дознание одного безобидного незнакомца, который имел неосторожность заявить, что в таком большом населенном пункте неплохо бы иметь какую-нибудь церковную службу.
Следы, оставленные в памяти обитателей Джекманз-Галша одним-единственным их пастором, слишком еще свежи, и, прежде чем они изгладятся, пройдет немало долгих лет.
Школьный учитель
Мистер Ламзден, старший компаньон фирмы «Ламзден и Уэстмекот», широко известного агентства по найму учителей и конторских служащих, был невелик ростом, отличался решительностью и быстротой движений, резкими, не слишком церемонными манерами, пронизывающим взглядом и язвительностью речи.
— Имя, сэр? — спросил он, держа наготове перо и раскрыв перед собой длинный, разлинованный в красную линейку гроссбух.
— Гарольд Уэлд.
— Оксфорд или Кембридж?
— Кембридж.
— Награды?
— Никаких, сэр.
— Спортсмен?
— Боюсь, что очень посредственный.
— Участвовали в состязаниях?
— О нет, сэр.
Мистер Ламзден сокрушенно покачал головой и пожал плечами с таким видом, что я утратил последнюю надежду.