Подвиги бригадира Жерара; Приключения бригадира Жерара: Повести; Тень великого человека: Роман; Рассказы

— Службу можно проводить под открытым небом, — предложил кто-то.

— Или на складе Уобэрна, — подхватили в толпе.

— Или в салуне Адамса.

Последнее предложение было встречено гулом одобрения, из чего следовало, что большинство склонно считать салун наиболее подходящим местом.

Салун Адамса представлял собой довольно солидное деревянное строение, к которому тыльной стороной примыкал бар; салун использовался отчасти как игорный дом, а отчасти как склад для хранения запасов спирного и был построен из крепких, грубо отесанных бревен, ибо его владелец в прежние, не освещенные благочестием времена справедливо полагал, что такие вещи, как бочки с бренди и ромом, в Джекманз-Галше целее всего будут под надежным замком. В каждом конце этого строения была предусмотрена крепкая дверь, и когда из салуна вынесли стол и прочую мебель, он оказался достаточно просторным, чтобы вместить все население Джекманз-Галша. Бочки со спиртным хозяева составили в одном конце салуна таким образом, что получилось некое подобие кафедры проповедника.

Поначалу все эти приготовления не вызывали особого энтузиазма обитателей Джекманз-Галша, но, когда стало известно, что Илайес Б. Хопкинс по прочтении службы намеревается обратиться к публике с речью, интерес населения к предстоящему событию заметно повысился. Настоящая проповедь была для всех золотоискателей делом необычным, а проповедь, прочитанная своим собственным пастором, казалась необычной вдвойне. Появились слухи, что эта проповедь будет сдобрена примерами из местной жизни, а ее мораль — оживлена выпадами в адрес определенных личностей. Люди начали опасаться, что не смогут попасть на службу, и к братьям Адамс стали поступать многочисленные заявки с просьбой забронировать места. Лишь после убедительных заверений в том, что мест с избытком хватит на всех, лагерь угомонился, и золотоискатели принялись спокойно дожидаться предстоящей церемонии.

То обстоятельство, что салун был таким вместительным, пришлось очень кстати, поскольку собрание в достопамятное воскресное утро оказалось самым массовым за всю историю Джекманз-Галша. Сначала даже думали, что собралось всё без исключения население поселка, но позже выяснилось, что это не совсем так. Мол и Филлипс, оказывается, накануне отправились в горы на разведку золотоносных участков и еще не вернулись, а Уобэрн, хранитель золота, не захотел оставить своего склада. Его попечению было вверено небывало большое количество драгоценного металла, и он оставался на своем посту, считая, что ответственность его слишком велика, чтобы ею манкировать.

За исключением этих трех человек, все обитатели Джекманз-Галша, в чистых красных рубахах и с другими приличествующими случаю дополнениями к своим туалетам, степенно двигались беспорядочными группами по глинистой дорожке, протоптанной к салуну.

Внутри этого помещения были поставлены наспех сколоченные скамьи, а у двери стоял «пастор», встречая всех добродушной улыбкой.

— Доброе утро, ребята, — приветствовал он каждую приближающуюся группу. — Заходите, заходите. Не пожалеете, что сегодня пришли сюда. Пистолеты складывайте вон в ту бочку у входа: заберете их потом, когда все закончится; в мирный храм негоже входить с оружием.

Его просьбе послушно подчинялись, и еще до того, как последний прихожанин зашел в салун, в бочке-арсенале образовалась небывалая коллекция холодного и огнестрельного оружия. Когда собрались все, двери салуна закрылись и началась служба — первая и последняя в Джекманз-Галше.

Погода стояла знойная, воздух в салуне был спертый, но старатели слушали с примерным вниманием. В этой ситуации был элемент новизны, который всегда притягателен. Одни присутствовали на церковной службе впервые в жизни, другим она напоминала иную страну, иные времена. Если не считать склонности непосвященных в конце определенных молитв аплодировать в знак одобрения высказанных мыслей, ни одна из церковных конгрегаций не могла вести себя пристойнее, чем наша. Когда, однако, Илайес Б. Хопкинс, взирая на нас с высоты бочечной трибуны, начал свое обращение, в салуне послышался гул голосов заинтригованной публики.

В честь торжественного случая Хопкинс оделся с особой тщательностью. На нем были молескиновые брюки и вельветиновая блуза, перехваченная кушаком из китайского шелка, в левой руке он держал шляпу из листьев веерной пальмы. Свою речь он начал тихим голосом, часто поглядывая в небольшое отверстие, заменяющее окно в салуне и расположенное над головами сидящей внизу публики.

— Я наставил вас на путь истинный, — заявил он в своем обращении. — С моей помощью вы попали теперь в надлежащую колею и не выбивайтесь из нее. — После этих слов он в течение нескольких секунд очень пристально глядел в окно. — Вы познали трезвость и трудолюбие, которые всегда помогут вам возместить любые потери, какие только выпадут на вашу долю. Я думаю, что ни один из вас не забудет моего пребывания в этом лагере.

Он сделал паузу, и в тихом летнем воздухе прозвучали три револьверных выстрела.