Подводный разведчик

— Но тут, видите, какое дело, — с подкупающим добродушием отвечал он, видя мою несмышленость в этом вопросе. — У нас в воде помощник есть, и весь этот груз он берет на свои плечи.

— Какой помощник?

— А воздух. Только пользоваться, конечно, им надо уметь, держать его в костюме столько, чтобы тебя и вниз сильно не тянуло, и кверху не поднимало. И чтобы вентиляция, понятно, была хорошая, иначе много не наработаешь, закружится голова и все...

Тут к нам подошла женщина в том самом пестром халате и в красных тапочках и подала, полное лукошко только что срезанного винограда. Я заплатил ей, сколько она сказала, и мы с удовольствием принялись есть. Гроздья были тяжелые и душистые, ягоды крупные, с кислинкой, и такие сочные, что можно было захлебнуться соком. Наевшись винограда, мы повесили лукошко на заборчик и тронулись дальше. Дорога с холма пошла вниз, и перед нами открылась широкая долина с побуревшими травами, с белеющими постройками, с зелеными квадратами садов и виноградников. А за долиной, у самого моря, цепью стояли высокие синие горы.

— Ну, так, значит, вы добрались до винта? — сказал я.

— Да. Одной рукой держусь, а другой режу. И дело у меня шло хорошо. А наверху у телефона мой дружок Иноземцев сидел. Слышу, спрашивает: «Ну что там?» — «Кромсаю, говорю. Работки здесь хватит». А у самого уже лоб и шея мокрые. Жарко, что в бане. Сети-то, видно, старые, так темными шматьями и отваливаются, а от веревок даже рука начала неметь. Крепкие, окаянные. Режу, кромсаю, в шлеме над головой воздух посвистывает, и вдруг чувствую, пароход вздрогнул, словно кто его толкнул. «Видно, лодка подошла», — думаю и чувствую новый толчок. «Что там, водяные черти что ли пароход подталкивают?» — спрашиваю у Иноземцева. А он отвечаег: «Понимаешь, катер фашистский из тумана вынырнул, да получил по зубам и скрылся. Давай очищай быстрее».

— Откуда ж он взялся? — спросил я.

— А черт его знает. Видно, как-то пронюхали и давай шарить.

— Ну и что же вы?

— Да мне-то что, я под пароходом, до меня ни пуля, ни снаряд не достанет. Работаю ножом вовсю, но спокойствия на душе уже нету. Ведь корабль наш без движения, и фашист может зайти с любой стороны. Думаю, а сам кромсаю и кромсаю, и уже не только лоб и шея, а и спина вся мокрая стала. А пароход, чувствую, снова начал вздрагивать, и я понял, что на нем опять заработали пушки. Обрезаю последние веревки и слышу кричит Иноземцев: «Алло, Иван, давай быстрее! Снова появился! Слышишь?» И тут что-то рядом так грохнуло, что у меня зазвенело в ушах. «Поднимай наверх!» — крикнул я Иноземцеву и отпустился от винта. Отпустился и сразу начал проваливаться в темную глубину. Падаю и ничего не могу понять, только темень все гуще да от быстро увеличивающегося давления боль в ушах такая, хоть караул кричи. Стукнулся я ногами о грунт и повалился на бок.

— Ну? На дно упал?

— Ну да. Лежу, глотаю слюну, чтобы ослабить боль в ушах, а наверху грохают удар за ударом, будто рыбу глушат. Потом вдруг сразу все стихло. Я огляделся. На дне сумрачно, как в глубоком колодце. Прислушался к тишине и сам себе не поверил. В шлеме ни звука. Воздух не поступал.

— Совсем?

Сергеев кивнул головой и продолжал:

— Страшная догадка кинула меня на ноги. «Неужели, думаю, шланг перебит?» Хватаюсь за него руками, подбираю — так и есть. Как топором перерублен.

Берусь за сигнальный конец, и он перебит. «Вот это, думаю, так! Что ж теперь?» И, признаюсь, холодные мурашки по телу пошли. Истинно говорю.

— Это что же, снарядом? — спросил я, цепенея от его рассказа.