Подземелья Ватикана

В Неаполе Лафкадио остановился в одной из ближайших к вокзалу гостиниц; сундук он взял с собой, потому что на путешественников, у которых нет багажа, смотрят косо, а он старался не привлекать к себе внимания; затем сбегал купить кое-какие необходимые туалетные принадлежности и шляпу взамен отвратительного канотье (к тому же слишком тесного), который ему оставил Флериссуар. Он хотел также купить револьвер, но должен был отложить эту покупку до следующего дня; магазины уже закрывались.

Поезд, с которым он решил ехать утром, отходил рано; в Рим прибывали к завтраку... Он хотел явиться к Жюлиюсу только после того, как газеты заговорят о "преступлении". Преступление! Это слово казалось ему каким-то странным, и уж совсем неподходящим по отношению к нему самому слово преступник. Ему больше нравилось: "авантюрист", слово такое же мягкое, как его пуховая шляпа, и загибавшееся, как угодно.

В утренних газетах еще ничего не говорилось про "авантюру". Он с нетерпением ждал вечерних, потому что ему очень хотелось поскорее увидать Жюлиюса и знать, что партия начата; пока же, как ребенок, который играет в прятки и которому, конечно, не хочется, чтобы его искали, он скучал. Это было неопределенное состояние, совершенно для него новое; и люди, попадавшиеся ему на улице, казались ему какими-то особенно серыми, неприятными и некрасивыми.

Когда настал вечер, он купил у газетчика на Корсо номер "Corriere"; затем вошел в ресторан, но из своего рода удальства и словно чтобы обострить желание, заставил себя сперва пообедать, положив сложенную газету рядом с собой на стол; затем снова вышел на Корсо, остановился у освещенной витрины,развернул газету и на второй странице увидел, в отделе происшествий, такой заголовок: ПРЕСТУПЛЕНИЕ, САМОУБИЙСТВО... ИЛИ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

Затем прочел следующие строки, которые я привожу в переводе:

"На станции Неаполь, в поезде, прибывшем из Рима, железнодорожные служащие нашли в багажной сетке купе первого класса пиджак темного цвета. Во внутреннем кармане этого пиджака оказался незаклеенный желтый конверт с шестью тысячефранковыми билетами; никаких документов, по которым можно было бы установить личность владельца, не обнаружено. Если здесь имело место преступление, то трудно объяснить, как могла столь крупная сумма быть оставлена в одежде убитого; во всяком случае это указывает на то, что преступление совершено не с целью грабежа.

Следов какой-либо борьбы в купе не обнаружено; но под диваном найдена манжета с двойной запонкой, изображающей две кошачьих головы, соединенные серебряной позолоченной цепочкой и вырезанных из полупрозрачного кварца, так называемого облачного агата с отливом, из той породы, которая известна в ювелирном деле под именем лунного камня.

Вдоль пути ведутся усиленные поиски.

Лафкадио смял газету.

"Как! Теперь еще и запонки Каролы! Это не старик, а какой-то перекресток".

Он повернул страницу и увидал среди "Последних известий": RECENTISSIME ТРУП У ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ПОЛОТНА

Лафкадио не стал читать и бросился к Гранд-Отелю.

Он положил в конверт свою карточку, приписав на ней: "ЛАФКАДИО ВЛУИКИ

зашел узнать, не требуется ли графу Жюлиюсу де Баральулю секретарь".

Затем велел отнести.

Наконец, в холл, где он дожидался, за ним пришел лакей, повел его по коридорам, открыл перед ним дверь.

Лафкадио сразу же заметил брошенный в угол комнаты номер "Corriere della Sera". На столе, посреди комнаты, стоял раскупоренным большой флакон одеколона, распространяя сильный запах.

Жюлиюс раскрыл объятия:

-- Лафкадио! Мой друг... Как я рад вас видеть!

Его взъерошенные волосы развевались и шевелились вокруг лба; он словно вырос; в руке он держал платок с черными горошинами и обмахивался им.

-- Вот уж кого я меньше всего ждал на свете; и с кем мне больше всех хотелось побеседовать сегодня...

-- Это мадам Карола вам сказала, что я здесь?

-- Какой странный вопрос!

-- Но почему? Я как раз с ней встретился... Впрочем, я не уверен, узнала ли она меня.

-- Карола! Так она в Риме?

-- А вы не знали?

Я только что из Сицилии, и вы первый, кого я здесь вижу. Ее я и не хочу видеть.

-- Я нашел ее очень красивой.

-- Вы нетребовательны.

-- Я хочу сказать: гораздо красивее, чем в Париже.

-- Это экзотизм; но если вам охота...

-- Лафкадио, такие речи между нами неуместны.

Жюлиюс хотел принять строгий вид, но у него получилась всего лишь гримаса; он продолжал:

-- Вы меня застаете в большом волнении. Моя жизнь -- на повороте. У меня горит голова, и во всем теле я ощущаю какое-то неистовство, словно я вот-вот улетучусь. За три дня, что я в Риме, куда я приехал на социологический съезд, я перехожу от удивления к удивлению. Ваш приход меня окончательно сразил... Я больше ничего не понимаю.

Он расхаживал большими шагами; подошел к столу, взял флакон, вылил на платок пахучую струю, приложил компресс ко лбу и так его и оставил.