А в памяти назойливо повторялась одна и та же строчка из слышанного когда-то стихотворения:
«Жить, говорит, будешь. Петь — никогда».
«Ну что ж! — сказал Ковалев сам себе. — Если петь не придется, жить все-таки нужно».
Он вынул записную книжку, раскрыл ее на страничке, где были записаны поручения, и поставил галочку возле слов: «Зайти к Грибову в Гипровулкан».
В небольшом кабинете Грибова было тихо, чисто и пустовато. На широком письменном столе не лежало ни одной папки. В шкафу за стеклом виднелись пустые полки.
— Здесь нам никто не помешает. Рассказывай, — сказал Грибов.
— Да я, собственно, не для разговоров пришел. Письмо просили передать, — угрюмо ответил Ковалев.
Грибов положил конверт на стол, собираясь прочесть после, но, взглянув на почерк, не утерпел и тут же разорвал конверт. На лице его появилась сдержанная улыбка, потом выражение досады, брови сдвинулись, на лбу показались морщины.
— Ну зачем она мудрит? — воскликнул Грибов с неудовольствием. — Степа, у меня просьба: Тася тебя уважает. Скажи ей, довольно откладывать! Я уже не так молод, мне пошел четвертый десяток. Мы ждали, чтобы Тася кончила техникум, теперь надо ждать, чтобы она построила электростанцию.
— А почему ты убеждаешь меня? Приедешь на Камчатку, поговори с Тасей откровенно.
— В том-то и дело, что я не поеду на Камчатку. Я решил уйти из Гипровулкана.
— Почему? Ты не хочешь довести дело до конца? Ведь замысел твой.
Грибов задумчиво барабанил пальцами по стеклу.
— Замысел мой, и все-таки я ухожу, — твердо сказал он. — Я сам не сразу понял это. В наши дни всякое дело передается по эстафете. Только художник задумывает картину и сам же пишет ее. В производстве так не бывает. Я геолог и был очень нужен, пока шли изыскания, а сейчас работа пошла строительная. В Гипровулкане инженеры спорят — применять ли шахтный бур или проходческий комбайн, где строить бетонный завод, откуда везти трубы. А я сижу рядом с ними и поддакиваю. Конечно, я автор замысла, меня уважают, со мной считаются, спрашивают мое мнение. Но я молчу. У меня нет своего мнения о комбайне и бетонных заводах. Теперь меня спрашивают все реже. Я не обижаюсь. Конечно, я могу изучить инженерное дело. Но если я — квалифицированный геолог, зачем мне переучиваться на строителя? Прав я или нет?
— Безусловно, — хрипло ответил Ковалев.
— И вот недавно, — продолжал Грибов, — меня пригласил к себе профессор Дмитриевский. Ему поручено сейчас большое дело — служба подземной погоды. Ее задача — предсказывать подземные катастрофы: извержения и землетрясения. Дело необычное, сложное, нужное и ответственное. Дмитриевский зовет меня к себе заместителем. Я подумал… и согласился. Зачем я буду консультантом при своем собственном проекте? Я геолог, мне следует работать в геологии. Каждый должен быть на своем месте. Правда, Степан?
— «На своем месте»! — с горечью воскликнул Ковалев. — Выбираешь! Привередничаешь! А если у человека нет своего места? Если тебя в загривок, с лестницы пинками, что выбирать тогда?
Возможно, прежний Грибов промолчал бы, пожав плечами, но теперешний научился прислушиваться к людям.
— С медициной неладно? — догадался он.
— Наотрез. Окончательно.
— Пошлют на лечение?
— Да нет, дело безнадежное. Молодость не вернешь. Я оттягивал как мог…
— Степа, может быть, надо помочь? Как у тебя материально? Поговорим как мужчины, не стесняясь.
— Не беспокойся, в помощи не нуждаюсь. Обо мне позаботится государство. Думаю о другом. Есть голова, есть руки… на что их употребить?
— Но тебя с удовольствием возьмут на любой аэродром. Ты же мастер на все руки — и летчик и механик.
Перед Ковалевым снова возникло видение серебристой стрелы, утопающей в небесной синеве. Он почувствовал тоску и томление.
— Нет, я уже решил, поищу другое пристанище…
— Послушай, — сказал Грибов после некоторого раздумья. — Сейчас в Москве Кашин. Он начальник Вулкан-строя. Там организуется учебный комбинат. Может быть, ты выберешь себе по вкусу краткосрочные курсы? Если хочешь, я поговорю с Кашиным… или сам поговори, ты же знаешь его… Подумай. Торопиться тебе некуда. Но ты говорил когда-то, что хотел бы видеть законченную электростанцию на Горелой сопке.
— Спасибо, я подумаю, — сухо сказал Ковалев и встал, чтобы проститься.
«Жить, говорит, будешь, петь — никогда».
Не было песни в душе Ковалева, и все казалось ему не так.
На каждой лекции он вспоминал летную школу. Тогда тоже была черная классная доска, мел и тетради… Но в тетради заносились силуэты самолетов, топографические знаки, записи про тягу, сопротивление воздуха, антициклоны. А теперь что?
«Бурение производится:
1. Для изучения грунтов и горных пород при возведении зданий, мостов, гидротехнических сооружений и при поисках полезных ископаемых.
2. Для добычи полезных ископаемых, чаще всего нефти, газа, воды, соляных растворов, минеральных вод.
3. В горном деле для вентиляции, водоотлива, прокладки трубопроводов и кабелей.
4. Для взрывных работ…»
Слов нет, и вентиляция и полезные ископаемые нужны и полезны. А все-таки с полетами им не сравняться…