Подземная непогода

— Хорошо… — согласился Грибов. — Я вернусь сюда обязательно.

— А как моя землячка? Так и простились?

Грибов развел руками:

— Не моя вина… Насильно мил не будешь. Не по сердцу пришелся. — Он тяжело вздохнул.

Яковлев посмотрел на него внимательно.

— Удивляюсь! — сказал он. — Половинчатый ты человек. Редакторы тебя не признали, профессора отказали — ты засучив рукава лезешь в бой, не считаясь с авторитетами, не взирая на лица. Тут у тебя и смелость, и дерзость, и упорство, и ум. А от девушки ты отступаешься сразу: «Насильно мил не будешь». Где же твой боевой характер, где же твоя воля?

— А что делать? Уезжаю! Больше не увидимся…

— Как будто почты нет. Сядь на пароход, напиши письмо, пошли радиограмму, фототелеграмму…

— Вы думаете, стоит послать?

— Конечно! Есть такие широкие бланки, там можно целую поэму написать убористым почерком.

Они спустились на пристань. Берег здесь обрывался круто, как бы нырял в бухту, и пароходы стояли вплотную возле улицы. Мачты были вровень с крышами. Казалось, с разбега можно перепрыгнуть на палубу. Пароход, на котором уезжал Грибов, выпустил струю белого пара, и басистый гудок разнесся над водяной гладью. Грибов заторопился и прыгнул на трап. Разнесся еще один гудок — прощальный. Заверещали блоки, поднимая трап, заклокотала вода под пристанью, и маленький портовый катер, напрягая силы, повел пароход в сторону. Судно отплывало, кренясь на один борт, потому что пассажиры стояли на одной стороне. Все кричали и махали руками. Среди брезентовых комбинезонов, ватных курток, плащей, мундиров Яковлев отыскал черное пальто Грибова и крикнул:

— Думай о людях!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

1

На Москве-реке ледоход.

Реке тесно в гранитном русле. Мутножелтая вода подбирается к перилам, хочет выплеснуться на набережную. Поспешно бегут старые льдины. Немногие сохранили незапятнанную белизну; чаще встречаются грязные, засыпанные сором. Льдины толкаются, как испуганные овцы, тычутся в гранит, лезут друг на друга, ломают и топят одна другую. Они торопятся, но все равно от весны им не уйти.

В эти дни на набережных людно. Каждому приятно посмотреть, как улепетывает надоевшая зима. Останавливаются у перил дети, старики и молодые.

Профессор Дмитриевский, глядя на реку с балкона, размышляет о перемещении геологических плит и платформ. Если бы люди жили миллионы лет, им казалось бы, что куски земной коры колыхаются, словно льдины. Они могли бы заметить, как погружаются Англия и Голландия, как, перекосившись, всплывает Скандинавия, приподняв западное плечо, как проваливается длинная цепь африканских озер, как Пакистан твердым углом толкает Памир… Мы слишком малы и недолговечны, чтобы замечать эти движения, могучие и неотвратимые, как время. Но и не видя, мы знаем о них, изучаем, даже измеряем.

Сегодня у Дмитриевского праздник. Из редакции прислали гранки — типографский черновик будущей книги «Движения земной коры». На столе лежит толстая пачка продолговатых листов, еще сыроватых на ощупь. Дмитриевский с нежностью гладит шероховатую бумагу, слегка выпуклые колонки текста. Двадцать лет размышлений превратились в эти четкие строчки. У профессора светло на душе и чуть-чуть грустно — не подводит ли он итог своей научной жизни?

Двадцать лет — большой срок и для человека и для книги. За двадцать лет в науке о земной коре изменилось многое, многое пришлось переписывать заново. Взять хотя бы главу о вулканах. Когда-то в рукописи стояло: «Нужно увидеть, что происходит в вулкане и под вулканом во время извержения… Такова неотложная задача науки». А в гранках окончательная редакция иная: «На очереди — проблема укрощения и регулирования вулканов. Уже в настоящее время на сопке Горелой началось строительство электростанции на базе использования вулканической энергии».

Да, лед тронулся. Строительство началось, несмотря на сопротивление всяких тартаковых. Такая была война, а теперь все в прошлом. Как суетился этот Тартаков! Писал клеветнические письма, обвинял Дмитриевского в семейственности. Но все-таки склочника разоблачили, сняли с работы. Интересно, где он сейчас?..

А Тартаков в это время стоит на мосту. На одной льдине он увидел разводы, похожие на букву «Е», и вздохнул, вспомнив о Елене. Все пошло вкривь и вкось с тех пор, как она уехала на Камчатку. Со зла он ввязался в неравную борьбу с явно полезным проектом. Его опровергли, надо было во-время отступить, заявить: «Да, да, я с самого начала верил в идею, но в проекте были слабости. Теперь они убраны, можно принять за основу предложение Грибова». А он зачем-то упрямился, искал обходные пути. Ну, вот и пришлось преподавание оставить, квартиру освободить, дорогие вещи сдать на хранение знакомым. Сейчас ему предлагают ехать на Камчатку. Насмешка судьбы! Он будет строить ту электростанцию, против которой боролся. Но, может быть, он встретит Елену? Все-таки они любили друг друга…