Подземная непогода

Тартаков провожает глазами льдину с буквой «Е», пока она не ныряет под мост. Тогда он отшатывается, бледнея. Ему кажется, что мост плывет, льдины плывут, почва уходит из-под ног. Все плывет, нет ничего твердого в этом мире…

А инженеру Кашину ледоход напоминает строительный транспортер — гибкую ленту, которая подает кирпичи на верхние этажи. Мутножелтая река тащит за горизонт громадные белые кирпичи, как будто где-то там, вдалеке, гиганты-строители выкладывают ледяной дворец. Когда пройдет лед по камчатским рекам, пора будет приступать к строительству. Интересно, готовы ли рабочие чертежи?.. И, уже не думая о ледоходе, он пересекает улицу и входит в здание, на котором написано: «Гипровулкан» — Государственный институт по проектированию сооружений на вулканах.

…Из окна Гипровулкана, с третьего этажа, смотрит на набережную Грибов. Он озабочен, хмурится, вздыхает. У Грибова свои заботы. «Все движется… ничто не стоит на месте», — думает он про себя и досадливо морщится. Чем он недоволен? Целый институт работает над покорением вулкана. Сегодня с утра Грибов обошел этаж за этажом. В чертежном бюро он видел знакомый профиль Горелой сопки, повторенный на кальке десятки раз. Многоцветные карты, геологические и топографические, схемы дорог, планы жилых поселков, замысловатые конструкции и сложные детали — вся продукция учреждения была выставлена на чертежных досках. Грибов осмотрел все и остался доволен. Работа шла как следует.

Затем по крутой винтовой лестнице он спустился в подвал, в лабораторию. Здесь пахло кислотой, жженой резиной, озоном и сыростью. Гулкое помещение со сводчатым потолком тянулось на десятки метров и все было заставлено странными сооружениями. В одном углу журчала вода, текущая по лоткам, в другом гудела раскаленная печь, и горячие камешки, которые выскакивали из ее пасти, звонко щелкали по стальному листу. Далее огромный вентилятор гнал потоки пыли на бешено крутящееся колесо. Тут же стояли пачки лопастей различной формы. Были здесь лопасти вырезные, круглые, удлиненные, с острыми и с закругленными краями.

И здесь работа шла, не требуя вмешательства Грибова. А он был не из тех начальников, которые успокаиваются, сказав: «Давайте-давайте, делайте-делайте, старайтесь-старайтесь». Он ушел из лаборатории и сейчас, стоя в своем кабинете у окна, твердил с горечью: «Да, движется, не стоит на месте…»

Но вот он обращает внимание на прохожего, который смотрит на ледоход, подняв плечи, засунув руки в карманы. Его поза выражает недовольство и даже возмущение.

«Знакомая фигура. Кто бы это мог быть?» — думает Грибов. Он силится вспомнить, но телефон отвлекает его.

А недовольный человек действительно знаком Грибову. Это летчик, вернее бывший летчик, Ковалев. Рука его комкает в кармане бумагу, на которой синим карандашом написано: «Уволить с 1 апреля». Жалобы не помогли. Все комиссии признали его негодным. Он все еще надеялся, поехал в Москву, дошел до высшего начальства, но сегодня главный врач сказал ему:

— Ничего не поделаешь, дорогой. Последствия контузии. Левый глаз видит на двадцать процентов. Нельзя вам летать!

— Да нет, я вижу хорошо! Я волновался на комиссии.. — пробовал возразить Ковалев.

Но врач улыбнулся в ответ:

— Это и плохо, что вы видите хуже, когда волнуетесь. Лечиться надо всерьез. Да вы не горюйте, вы свое сделали. Можете выйти на пенсию и отдыхать.

— Рано мне отдыхать! Я моложе вас лет на двадцать. Вы же не отдыхаете…

Врач развел руками:

— Каждому свое. Есть специальности, связанные с возрастом. Возьмите, например, спорт. Для бокса, борьбы, спринтерского бега лучший возраст двадцать пять лет. После тридцати чемпионы сдают красные майки, сходят на третье, пятое место, потом во второй десяток. Люди находят выход: работают тренерами, растят учеников, своих спортивных наследников. И в авиации необязательно летать самому. Поищите место в школе или на аэродроме..

— На аэродроме? Никогда!

Ковалев представил себе зеленое поле, готовые к взлету машины, ревущие моторы, стремительный разбег… Рванувшись вперед, стальная птица устремляется в голубой простор. Острые крылья режут плотный воздух, встречный ветер хлещет ее… а на опустевшем поле стоит унылый человек, тоскливым взглядом провожая серебряную точку. Нет уж! Чем жить так, томясь, завидуя, тоскуя и каждый день видя недостижимое, лучше порвать сразу, не мучить себя. Нет, нет, на аэродром он не пойдет!

Врач проводил Ковалева до дверей, пожал ему руку, похлопал по плечу, пригласил зайти через несколько месяцев. А Ковалев чувствовал, будто его вышвырнули на улицу пинком. Дневной свет показался ему тусклым и серым. Прохожие раздражали его. Спешат? Конечно, они имеют право спешить, у каждого есть место и дело. Только он один может не торопиться. Начинающий пенсионер!.. Говорят — заслужил покой. Выбросили, сдали в утиль! Сами радуются, смотрят на ледоход. А что хорошего? Бестолочь… Бегут по реке льдины, суетятся, толкаются, торопятся. Куда? Все равно добегут до Коломны или до Рязани и там растают.