В общем, много возникало сомнений ввиду явного ухудшения моего положения во всех социальных и производственных отношениях. Потом, чего мне не хватало: я выполнял очень интересную научно-исследовательскую работу, руководил большим, очень грамотным и трудолюбивым коллективом, который для меня был понятым, надежным и любимым. А что ожидает меня там, в новом коллективе, с уже сложившимися традициями, но не имеющем опыта в предстоящих работах?
В своих возможностях организовать нужную службу для грядущих большой государственной важности дел я не сомневался, но удастся ли подобрать коллектив, без которого любые потуги, пусть даже сверхволевых и одаренных руководителей, обречены на провал — это было для меня не ясно и, кроме того, будет ли понимание во взаимоотношениях с руководством КБ АТО? Что касается специальных знаний и опыта в коллективе — это дело наживное, и их недостаток мало волновал.
Ворох сомнений и проблем, вдруг свалившихся на мою голову, на многие дни и недели вывели из состояния размеренного течения жизни и лишили покоя и работоспособности. Мои обращения за сочувствием и с возражениями новому назначению у директора института Г. П. Ломинского, научного руководителя Б. И. Забабахина и главного конструктора Б. В. Литвинова наталкивались на абсолютное безразличие к моей дальнейшей судьбе. После разговоров с ними на эту тему создавалось такое впечатление, что я, как специалист, в институте не так уж необходим, а идти на конфликт из-за меня с руководством министерства никто не желал. Все в один голос заявляли — решай свою судьбу сам. Разговор в оборонном отделе ЦК КПСС и у руководства министерства был более короткий и категоричный: Родина того требует, а партия тебе приказывает — вот и все. А начальник управления кадров министерства Ю. С. Семендяев на мои сомнения — под силу ли мне такая ноша, которую взваливают на мои плечи, — ответил стандартным заверением: «Поможем!»
Так вот и проводилась двухмесячная агитация (мягко говоря) меня на новое назначение, которая закончилась приказом министра: с 1 ноября 1969 года назначить первым заместителем главного конструктора КБ АТО, и поручить и так далее.
В придачу ко всему, с этим назначением я лишался всех привилегий и льгот, обусловленных характером работы в институте приборостроения, так как они не распространялись на КБ АТО, а характер работы оставался таким же, если не хуже. Слава богу, как говорится, вопрос с жильем решился без осложнений, так как на мое счастье к назначению стоял готовый жилой дом — девятиэтажная башня, шло распределение квартир между сотрудниками КБ, и мне предложено было выбирать любую квартиру в этом доме. Но там выбирать можно лишь только этаж, так как трехкомнатных квартир на каждом этаже имелось по одной. Вся планировка жилья в этом доме была по «хрущевскому» принципу максимального использования жилой площади: прихожая, в которой можно раздеваться лишь одному — двоим не поместиться, коридор шириной меньше метра — двоим можно разойтись лишь боком, две комнаты площадью 9 и 11 кв. м и проходная 14 кв. м комната, которую правильнее было бы назвать коридором. Вот такие прелести жилья — это после двухэтажного коттеджа с полезной площадью в 72 кв. м. Ну а высота потолков в придачу к малогабаритности по площади вообще создавала угнетенное состояние. На мои неудовольствия предоставленным жильем министерское начальство говорило: «Мирись, все в таких условиях живут в Москве и даже в худших».
Коллектив сотрудников в КБ АТО встретил мое назначение неодобрительно, если не сказать хуже, — на всех уровнях в открытую высказывались: «Зачем нам варяг?» — распространялись нелепые слухи в мой адрес, а порой и злобноклеветнические, доходящие до секретаря Мытищинского ГК КПСС. К великому сожалению, к измышлению и распространению клеветы был причастен и заместитель начальника КБ по режиму, полковник КГБ Д. В. Еньков. Но должной оценки неблаговидным измышлениям не было дано ни со стороны начальника КБ С. П. Попова, ни со стороны секретаря парткома КПСС Ю. И. Фацко, ни даже секретаря ГК КПСС Минакова.