Старый дом, словно вылепленный из глины ребенком: ни одной прямой линии. Над фасадом извивается кокошник, в него впечатана лиловая мозаика: жар-птица и дата — “1902 годъ”. Дом с обеих сторон окружают и держат под локти плоские поздние строения. И входить сейчас придется не через господскую дверь, а через боковую, скучную, главную проходную.
Слева от него идет Максим Караваев. Справа — Петр Валерьевич Изюмов, руководитель департамента одного из министерств. Уже два года, как Морохов тихо его прикармливал, а в ответ к нему шел скромный, но постоянный караван госзаказов. Несколько дней назад Морохов, упомянувший будущую поездку, услышал в ответ:
— А в гости к вам напроситься можно? Да? Ну что ж, ловлю вас на слове.
Сопровождаемый с двух сторон этими херувимами, Мстислав Романович заходил на фабрику. Пространство на проходной наполняли старые советские сотрудники администрации. Было много женщин в узорчатом. Морохов опасался хлеба-соли, но вместо этого им показали букеты цветов. Гостей привели в широкую светлую комнату, где были составлены столы, накрытые белыми скатертями.
Солнце ослепительно сияло, било сквозь мутные стекла. Мандариновые дюны поднимались из стеклянных ваз. На серых фаянсовых тарелках скромно лежали нарезанные огурчики, стружка корейской моркови, толстые ломти хлеба с полосатой грудинкой. Подкупающая бедность, не велик их бюджет на представительские расходы. Приволокли и поставили перед гостями резную хрустальную чашу, где плавали золотистые грибы. (“Это паутинники, или, как их иначе называют, сентябрьские рядовки. Их солили наши девочки”. — И показали на двух дам, каждой из которых было не менее полувека.)
— Славик, ты уверен в этом продукте? — вяло спросил Караваев. — Может быть, они меня отравят?
Морохов поймал вилкой гриб, который, как и следовало ожидать, оказался отличным.
— Наслаждайся, — сказал он Караваеву. — Мы с тобой умрем не от этого.
Здесь директор, главный инженер, начальники цехов, вся бухгалтерия. Печать торжественности постепенно опускалась на их лица.
— День-то какой! Почти весенний… — начинает один из них. Это Аркадий Савельевич, уже двадцать три года он директор фабрики. На нем добротный костюм (наверняка совместное предприятие — итальянские станки, наши руки), галстук, завязанный тонким узлом, как в семидесятые годы. Кажется, он не ворует. Если так, можно его не увольнять: “не сломано — не чини”, как говорят американцы.
— Ну что же, как гость, представлюсь вам, — выступил Мстислав Романович, когда пришел его черед. — Пусть мы — другое поколение, у нас все более динамично, но ваш опыт ни на что не променять…
Начиная с третьего тоста все вокруг оживилось. Местные люди пытались напоить охранников Караваева — те не поддавались, им с уважением говорили: “Мы понимаем, такая у вас работа!” — и тут же возобновляли попытки. Первый испуг прошел, каждый стремился заговорить с Мороховым. Известно, чем все закончится — самая разухабистая и толстая дама пригласит его на белый танец. Нет, это следует предотвратить… Мстислав Романович объявил, что пора начать экскурсию по территории фабрики. Они отправились в путь, поднимались и опускались по многим лестницам, долго шли по тесному коридору, на его стене еще висел стенд с фотоотчетом о субботнике: безнадежно выцветшая весна 1989 года, голубые комья земли, белая листва деревьев.
Наконец послышался гул машин, открылась обитая железом дверь, и они оказались в широком и длинном пространстве цеха. Караваев, который мало соприкасается с миром производства простых вещей, по-жирафьи вытянув шею, наблюдал, как десятиметровой ширины бумажное полотно стремительно наматывалось на бобину. Максиму явно представлялось очень занимательным то, что все эти некрасивые, неновые агрегаты, которыми управляли немолодые люди в василькового цвета спецодежде, эти дешево и тускло покрашенные трубы под потолком, лязгающие цепи — все это в конце концов приводило к созданию понятного, хорошего товара, которым и сам он мог бы пользоваться. Морохов забавлялся, глядя на своего партнера. Вообще все было хорошо и весело. Единственное, что напрягло его в этот день, — телефонный звонок, совершенно ненужный и от ненужного человека. Он напомнил ему об очень неприятных вещах, этот звонок. Немедленно надо забыть о нем — тем более что сейчас их привели в административный корпус и будут что-то рассказывать. Рядом с дверью в кабинет директора устроена стеклянная витрина. Старинное тяжелое кресло стоит внутри. Зеленая обивка вся в проплешинах, однако же она сберегла темный злобный блеск. Еще там представлены подстаканник, пресс-папье и несколько черно-белых фотографий.
Мы хотим предложить вам рассказ о замечательных людях, которые основали нашу фабрику, о купеческой семье Черноруковых. Чудом сохранились кое-какие их личные вещи, и в 1989 году мы решили создать маленький музей. Представляю вам Антонину Владимировну, она приемщица продукции в восьмом цехе и одновременно наш экскурсовод.