Поджигатель

— Мама сказала, что я бежала по коридору, споткнулась и упала.

— Я уверен, что она так и сказала, но это не вся правда. В твоём несчастном случае виноват я.

Ирина, собираясь съесть ложку салата, отложила её и откинулась в кресле. Сердце заколотилось.

— Почему это ты виноват?

— Ты никогда не знала его. Но я вырос с отцом, у которого был ужасный характер. Он напивался и бил нас с матерью. Я поклялся, что не поступлю так со своей семьёй, и ни разу не ударил ни тебя, ни твою мать.

— Но как же крики?

Барков покачал головой.

— Я не мог остановить это. Твоя мама пыталась скрыть их от тебя, следила, чтобы двери были закрыты, но не всегда срабатывало. Во время одной из наших ссор ты пришла в нашу спальню. Я повысил голос. Твоя мама закричала в ответ. Ты испугалась и начала плакать. Я разозлился и накричал на тебя. Ты выбежал из комнаты и поскользнулась на лестнице. Потеряла равновесие. Я никогда не забуду звук твоего крика и вид твоей лодыжки, когда она распухла. Ты не подпускала меня к себе, даже чтобы отнести в машину. Прошло много времени, прежде чем ты снова доверилась мне, и ты никогда не переставала расстраиваться, когда я кричал.

Ирина смахнула набежавшие на глаза слезы. Она не помнила этого происшествия, но, услышав эту историю, вспомнила, как отец пришёл к ней после падения, и она испуганно прижалась к матери. Это было одно из самых ранних воспоминаний. С того ли случая началась та дистанция, которую она чувствовала между собой и отцом? Его вина и её страх? Это объясняло дискомфорт, когда люди повышали на неё голос или даже когда она думала, что они могут это сделать. Ведь его крики стали причиной несчастного случая.

— Я пообещал себе, что больше никогда не допущу этого, — Барков стукнул кулаком по столу.

Ирина удивилась, что не подпрыгнула.

— Если бы я мог уберечь тебя от боли, я бы это сделал. Именно поэтому заставил тебя выбирать между танцами и Тимофеем Соболевым. И почему хотел, чтобы ты осталась с Кириллом. Я думал, что один из них причинит тебе боль, а другой будет держать в безопасности.

— Ты перепутал мужчин, — сказала Ирина. — Есть лучшие способы показать кому-то, что он тебе небезразличен, чем контролировать его жизнь.

— Это было всё, что я смог придумать, — сказал отец, потирая рукой челюсть. — Может, это и неправильно, но это не значит, что я тебя не люблю. Надеюсь, ты это знаешь.

— Простите. Всё в порядке?

По замечанию официанта Ирина поняла, что никто из них не притронулся к первому блюду.

— Всё в порядке, — сказал Барков, его глаза по-прежнему были устремлены на Ирину.

— Могу я попросить подогреть ваш суп или принести другой?

Отец провёл рукой по воздуху.

— Нет, не нужно.

Подбородком он указал на Ирину:

— Ты будешь есть?

Ей было наплевать на салат.

— Уберите его, — сказала она.

Когда официант ушёл, судорожно сжимала салфетку и не знала, куда смотреть. Ей нужно было осмыслить последние несколько минут. Это было самое сильное проявление чувств со времени смерти её матери и самое откровенное, которое они когда-либо проявляли друг к другу.

Как будто на этой неделе требовались новые эмоциональные перепады.

Признание того, что она любит Тимофея, было чудесным, хотя и ошеломляющим. Честность отца была совсем другим откровением, и она не знала, как на это реагировать. Частично хотелось накричать на него за выбор, который он ей навязал, и за то, как с ней обращался. Часть её хотела плакать из-за потерянных лет эмоционального расстояния между ними, а другая часть испытывала облегчение от того, что немного лучше понимает глубинные проблемы.

Барков нарушил молчание.

— Ты сердишься на меня?

Ирина не знала, как долго она молчала, но заказанный ею лосось волшебным образом оказался перед ней.

— Я бы не сказала, что сержусь. У меня много чего вертится в голове, но в основном думаю, что мне грустно.

— Грустно?

— Да, потому что вместо того, чтобы доверять друг другу, мы действовали из страха. Ты боялся, что мне будет больно. Я боялась разозлить тебя. Не самая лучшая основа для отношений между отцом и дочерью.

— Я хорош в бизнесе, а не в отношениях. Это была сфера твоей матери.

— А когда её не стало, мы не знали, что делать.

Отец вдруг рассмеялся.

— А ты знаешь, как мне нравится, когда я не могу контролировать ситуацию.

— Примерно так же, как мне нравится, когда меня контролируют.

Они снова замолчали и принялись за еду, пока отец не спросил:

— Так что же нам делать?

— Я не хочу, чтобы мы постоянно ссорились. Ты должен принять, что я взрослая, и доверять мне жить своей жизнью, даже если это означает, что совершаю ошибки.

— Ты готова принять, что мне будет нелегко, и я, скорее всего, снова переступлю черту?

Честность и понимание от отца. Неужели чудеса никогда не прекратятся?

— Я бы удивилась, если бы ты этого не сделал, но собираюсь дать отпор. Ты увидишь, какой сильной могу быть.

Он сделал паузу, и Ирина подождала, пока задаст ей вопрос.

— Я буду гордиться этим, — сказал отец.

Сердце Ирины затрепетало от надежды и любви.

***