Поджигатели. Ночь длинных ножей

По внезапно заблестевшему взгляду Гитлера видно было, что он о чем-то догадался.

– Вы видели Шрейбера?

– Да…

– Что он говорит о займе?

– Англичане, как всегда, хотят иметь больше, чем заслужили.

– Так пусть он наплюет на них. Пусть ищет деньги в Америке.

– Он так и делает.

– Тогда и генералы будут нашими. Все! Все до одного! – в восторге воскликнул Гитлер.

– Вероятно.

– А тех, кто не захочет… к черту таких! К дьяволу, заодно с Ремом.

Гитлер порывисто повернулся и, не прощаясь, пошел к двери, видневшейся в глубине кабинета. Уже взявшись за ручку, он обернулся к Гессу и крикнул:

– А этому старому Гауссу скажите: если он вздумает хитрить…

И Гитлер быстро вышел, хлопнув дверью.

Гесс подождал, пока не затихли его тяжелые шаги, и снял телефонную трубку.

– Вы не спали, Гиммлер?.. Геринг передаст вам утвержденный фюрером список наград к тридцатому июня. На вас падает Мюнхен и Висзее. Что?.. Нужно справиться… Фюрер на вас рассчитывает… И вот что… – Гесс сделал большую паузу, как бы подыскивая слова. – Вы должны проследить за тем, чтобы Геринг придерживался списка, – там есть его друзья… Фюрер? Чувствует себя прекрасно… Спокойной ночи. Хайль Гитлер!

Он придавил пальцем рычаг телефона и набрал новый номер.

– Гейдрих?.. Не сердитесь, что разбудил. Я просил Гиммлера проследить за выдачей наград по списку, который передаст ему Геринг. На вас лежит ответственность за то, чтобы Гиммлер не проявил своеволия в отношении каких-нибудь лиц. Понятно?.. Конечно, мы так и думаем, вы с этим справитесь… Отлично. Спите. Хайль Гитлер!

Он потянулся движением уставшего человека.

Прислушался. Вокруг было тихо. Из другого мира, за растворенными окнами, доносился едва слышный, множимый горным эхом перезвон колоколов – стада выходили на пастбища. Гесс снова потянулся и вышел.

В доме царила тишина. Не нарушая ее, без малейшего звука отворилась дверь, и в комнату вошел человек. На нем был зеленый фартук слуги, в руках – тряпка и метелка из петушиных перьев. Прежде чем приступить к уборке, он внимательно осмотрел корзинку для бумаг, пепельницы, вазы, вынул все бумажки, все обрывочки и сложил в карман. Лишь после этого он принялся смахивать пыль петушиной метелкой.

22

Мысль о привлечении через посредство Шверера отставных офицеров к работе штаба подал Гауссу генерал Пруст, состоявший когда-то со Шверером в дружеских отношениях.

Каждый, кто видел Пруста впервые, охотно поверил бы тому, что интриганство не только не входило в привычки этого бравого генерала, но, пожалуй, даже было ему противно. Но знавшие Пруста ближе не поддавались обману при виде его широких жестов, громкого смеха и подчеркнутого неумения говорить шепотом. В военных кругах он был известен как один из самых ловких интриганов. Не принадлежа к генеральному штабу, он уже в веймарский период играл кое-какую роль. Слывя доверенным лицом и даже любимцем отстраненного командующего рейхсвером Гаммерштейна, он умудрился в то же время быть в дружеских отношениях даже со Шлейхером. К тому же он занимал должность помощника Гаусса по Берлинскому военному округу.

Наигранная жизнерадостность Пруста оказывала, по-видимому, мало влияния на сухого, настороженно прислушивающегося к каждому его слову Шверера. Поджав губы, Шверер сумрачно поглядывал на своего бывшего приятеля.

Пруст пытался убедить его в том, что настало время перейти к практической работе по сколачиванию армии.

Ворчливо, словно сердясь на то, что и он вынужден говорить, Гаусс тоже сказал несколько слов.

– Необходимо понять, se figurer bien clairment[4], что вопрос поставлен просто: malntenant ou jamais[5], сейчас или никогда армия должна остаться нашей, или все мы должны перестать существовать.

– Мое дело – оперативная работа, – возразил Шверер.

– Как только мы получим окончательную уверенность в том, что раз и навсегда являемся хозяевами своих солдат, придет и большая оперативная работа! – Гаусс на мгновение замолк и, натянув на сухое лицо нечто вроде улыбки, закончил: – Если, конечно, вы откажетесь от старых бредней о немедленной молниеносной войне на востоке! Il faut abandonner cette ideee absurde[6].

– Никогда! – с неожиданным жаром воскликнул Шверер. – Вы не имеете права не понимать, что…

– Совершенно верно, – несколько более раздраженно, чем ему самому хотелось, перебил Гаусс: – теория блицкрига, вполне оправданная на западном театре, является чистейшей спекуляцией, когда речь идет о России! Вспомним слова Клаузевица, практику Наполеона, заветы Бисмарка. Le vieux comprenait quelque chose en matiere de guerre[7].

– Спекуляцией является извлечение на свет того, что сдано мною в архив! – запальчиво ответил Шверер.

– Вы меня дурно поняли, – желая прекратить спор, проговорил Гаусс. – Я вовсе не имел в виду недобросовестной подтасовки предпосылок для такого рода войны с Россией. Mais non[8]. Мне только продолжает казаться: в силу факторов, которые не хуже моего известны вам, молниеносная война, пусть даже вначале победоносная, на просторах России является спекуляцией…