Поединок

— Так ты, значит, все понял, Юрик? — только услышав обращение, я замечаю, что Сереня несколько последних минут что-то мне втолковывает. — Рыжье только в ухоженных могилках, которые с памятниками и бурьяном не заросли. А в бесхозах — хрен тебе, а не рыжье. Подходящую, где может быть рыжье, я днем нахожу. А уж ночью рою.

Боже, при чем здесь рыжие? А, ну конечно: на сленге это — золото.

— Я один раз семь рыжих взял из одной могилы. Как, блин, по заказу. Жмур, видать, бога-атый был. При жизни, понятно, хе-хе. А в могиле они ему на кой хрен? Нам тут нужнее. Да? Чего молчишь, Юрка? Боишься, что ли?

— Даже если боюсь — деваться некуда, — произношу вслух свои соображения.

— Конечно, Юрик, некуда. То-то оно и есть. Кто, блин, в космос летает, а кто и того — землицу роет. Каждому свое выпало. Но я тебе скажу так: лучше раз в неделю могилу взять, чем каждый день сорок помоек. Оно, конечно, всякое и тут бывает, я не спорю. Все от земли зависит — какая земля в могиле-то. Если, допустим, глина попалась, так тело пучит — ну его к лешему. И еще — она, блин, воду держит, тоже долго в землю жмур не уходит. А вот если песок, то там, значит, так: вначале нормально лежит, а потом лопается. В брюхе лопается, как по швам. И течь, блин, начинает. Несколько лет текет. А потом сохнет и в землю уходит. Одна кость остается. Так что хуже всего, когда глина или земля жирная. Парится он, блин, в такой могиле, что тебе в кастрюле, тухнет, никак в землю не идет. И вонь от такого, как разроешь, стоит, падла, что просто не дай Бог. Ну да сам все узнаешь. Давай, не хрен время зря разбазаривать. Пошли, я седня днем могилку приглядел — что надо…

Откуда-то из-за ближайшего надгробия Сереня выуживает лопату. Штыковая, не ржавая, даже блестит под луной зеркальной сталью. И черенок по виду — тоже новый. Знатная лопата. И где он только откопал такую?

Сереня подводит меня к едва выпуклому продолговатому холмику, поросшему травой, без ограды. Однако надгробие, хоть и порченное временем, кажется, не нищенское. Когда-то, в те недавние ханжеские времена, было, видно, вообще едва ли не царским.

«СМИРНОВ АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ, врач, 7.12.1921—19.8.1989. Спи спокойно, дорогой папа. От жены и детей».

Фотография на эмали с годами облупилась, но какая разница, как выглядел при жизни этот Смирнов. Главное, чтобы он сохранил для нас свои рыжие.

Поплевав на ладони, Сереня хватает лопату, несколько раз на весу крутнув ее вокруг оси, левой рукой берется поближе к железу, правой — почти за край черенка и всаживает инструмент в землю.

— Не очень тут развернешься, — комментирует он свои действия, осторожно ссыпая комья на крошечное свободное пространство между могил. Действительно, вокруг — сплошь памятники, да еще и мясистый ствол дерева — совсем некстати. Место для земли — только на тропинке, по которой мы пришли, да по другую сторону могилы — между надгробиями соседних захоронений…

По краю ямы уже навалены кучи земли. В лунном свете она — черная, а какая в действительности — хрен ее знает. Да и не все ли равно.

— Корни пошли, — поясняет Сереня стук лопаты о какой-то твердый предмет. — Но мы их подрубим… Иди давай, ты помудохайся, а то с меня уже пот ручьем. Ничо, в штаны-то не наделаешь?..

Так мы меняемся три или даже четыре раза… Наконец вот он — черный, трухлявый гроб. Его скользкая крышка. Дальше — Серенина очередь. С непривычки я ведь могу и того — не выдюжить…

По опыту, уже нажитому в этом редком ремесле, Сереня знает, что выламывать золотые коронки с оскалившейся челюсти мертвеца — чревато. И не какими-то сверхъестественными ловушками мистического или сатанинского характера, а всего лишь тем, что в темноте, на дне разрытой могилы, даже если и удастся разглядеть в оскале челюсти золото, очень легко потерять сорванные с зубов коронки. Уронил ее, скользкую от трупного яда, в землю — и все, считай — с концами. Поэтому Сереня, наученный печальным опытом прежних раскопов, принял за правило: отрезав голову мертвеца, поднимать ее из могилы наверх и снимать рыжих над предусмотрительно расстеленной газетой.

Сереня все же не безнадежная сволочь: учтя мое предрвотное состояние, сам отделил голову покойника и копался у нее во рту тоже сам…

Могильный промысел закончился для меня весьма трагически, и я благодарю Господа, что не с максимально плачевным исходом. Несмотря на кульбиты несуразной моей судьбы, умирать я не хочу. А хочу я хоть как-то, пусть очень плохо, но — жить.

Ходил я с Сереней на кладбище четырежды. Два раза пришлось раскапывать по дополнительной могиле, а один раз нам не повезло даже с тремя выпотрошенными домовинами. Последнее же посещение покойницкой обители едва не переселило меня в эти чертоги навсегда.