– Они никогда не встретятся, – сказал отец Браун. – Хирш был прав, когда сказал, что в таком деле дуэлянты не должны встречаться лицом к лицу. Вы помните психологическую новеллу Генри Джеймса о двух людях, которые так часто не могут увидеться друг с другом по чистой случайности, что начинают бояться друг друга и считать, что это веление судьбы? Здесь нечто в этом роде, но более любопытное.
– В Париже найдутся люди, которые излечат их от таких нездоровых фантазий, – мстительно произнес герцог Валонский. – Им придется встретиться, если мы поймаем их и заставим драться друг с другом.
– Они не встретятся даже в Судный день, – отозвался священник. – Даже если Господь всемогущий призовет их на поединок, а архангел Михаил протрубит сигнал к началу схватки – даже тогда один из них будет готов, но второй не придет.
– К чему вся эта мистика? – нетерпеливо вскричал герцог. – Почему они не могут встретиться, как все остальные люди?
– Они противоположны друг другу, – сказал отец Браун с печальной улыбкой. – Они противоречат друг другу. Они, можно сказать, аннулируют друг друга.
Он продолжал смотреть на темные силуэты деревьев в парке, но герцог резко обернулся, услышав сдавленное восклицание Фламбо. Сыщик, вглядывавшийся в освещенную комнату, недавно увидел, как полковник снял свой китель. Сначала Фламбо подумал, что назревает схватка, но вскоре изменил свое мнение. Выпуклая грудь и квадратные плечи Дюбоска оказались толстым слоем набивки, исчезнувшей вместе с кителем. В рубашке и брюках он оказался сравнительно худощавым мужчиной, который прошел из спальни в ванную, но не с воинственными намерениями, а явно с целью умыться. Он наклонился над раковиной, вытер руки и лицо полотенцем и снова повернулся, так что яркий свет упал на его лицо. Его сильный загар куда-то пропал, а большие черные усы исчезли; он был чисто выбрит и очень бледен. От полковника не осталось ничего, кроме ярких и подвижных, как у птицы, карих глаз.
– Именно об этом я и говорил, Фламбо, – послышался из-за стены голос отца Брауна. – Противоположности не сочетаются. Они не борются друг с другом. Если вы видите черное вместо белого, жидкое вместо твердого и так далее, здесь что-то не так, месье, что-то не так. Один блондин, другой брюнет, один дородный, другой худощавый, один сильный, а другой слабый. У одного есть усы, но нет бороды, так что нельзя разглядеть его губы, у другого есть борода, но нет усов, так что нельзя разглядеть его подбородок. У одного волосы сзади коротко стрижены, но шея закрыта шарфом, другой носит рубашку с низким воротником, но отпускает длинные волосы. Все очень точно и аккуратно, месье, значит, что-то не так. Такие противоположности не могут враждовать друг с другом. Где один прогибается, другой выпирает – как лицо и маска, как ключ и замочная скважина…
Фламбо с побелевшим лицом всматривался в окно. Теперь человек в комнате стоял спиной к нему, но перед зеркалом, и уже прилаживал к лицу составной парик из спутанных рыжих волос, свисавший с головы, прилегавший к скулам и подбородку и оставлявший открытым тонкогубый насмешливый рот. В зеркальном отражении его лицо казалось ликом Иуды, жутко хохочущим и обрамленным скачущими языками пламени. На секунду перед Фламбо блеснули карие глаза, тут же скрывшиеся за синими стеклами очков. Набросив на плечи широкий черный плащ, фигура исчезла в передней части дома. Минуту спустя рев толпы и восторженные аплодисменты возвестили о том, что доктор Хирш снова вышел на балкон.