Поединок с собой

— Да. Сейчас — менее сильно. Но вы же помните, как было с Сент-Ивом, — неожиданно ответил Мишель своим ровным голосом.

Шамфор вскочил. Его смуглое скуластое лицо посерело. Профессор Лоран прикусил губы.

— Я вас не успел предупредить, Шамфор, — сказал он очень тихо. — Я сам лишь недавно обнаружил, что Мишель помнит Сент-Ива. Оказывается, он и вас помнит.

— Конечно, я помню вас, Шамфор. — Блестящие синие глаза Мишеля внимательно вглядывались в лицо Шамфора. — Вы мало изменились за эти три года. Это интересно. Значит, не все люди меняются так быстро, как профессор Лоран. Я так и предполагал, но хотел проверить это на опыте. Это правильное суждение?

— Разве ты умеешь рассуждать неправильно? — принужденно улыбаясь, сказал профессор Лоран. — Перед вами, Шамфор, образчик несокрушимой логики.

— Ваш первый ученик? — Шамфор усмехнулся. — Д-да, любопытно… А не хотите ли в таком случае познакомиться с моим первым учеником? Насколько я понимаю, у вас в ближайшие часы будет все спокойно. Вот и пойдемте.

— Хорошо. — Профессор Лоран еще раз проверил пульс у Поля, потом встал. — Мы можем пойти. Дюкло, вы с нами. А вас обоих я прошу подежурить здесь. Как здоровье Луизы?

— Ей лучше, — тихо отрапортовал Роже, выдвигаясь вперед, хотя профессор обращался к Раймону. — Она выпила чашку бульона, съела котлетку. Но ей нужен полный покой. Пускай лежит.

— Вы, я вижу, настоящий клад, Леруа. — Профессор Лоран слегка усмехнулся. — Значит, Луиза у себя? Тогда я на минутку загляну к ней, а потом мы пойдем.

— Ладно, я пока посмотрю вашего Франсуа, — сказал Шамфор.

— Мишель вам все объяснит, — кинул профессор Лоран с порога.

— Вот как? — Шамфор покосился на Мишеля. — Ну что ж, объясняй.

Они пошли к Франсуа, неподвижно лежащему на кушетке. Раймон, подумав, направился вслед за ними. Альбер и Роже посмотрели друг на друга.

— Ну, как дела, дружище? — спросил Альбер. — Не сердишься на меня?

— Брось об этом говорить! Решено — я тут, что бы ни было. Без Роже Леруа эти молодчики вас прикончат в два счета, поверь мне. Я нарочно присмотрел себе диван внизу у лестницы — если начнется у вас тут заваруха, я сразу услышу и прибегу. А уж вы с Жозефом тут спать будете. В обнимку с этими красавчиками! — Он подмигнул. — Ох, и веселенькая история! Посмотрел бы ты, как я этого самого Франсуа на пол бабахнул. А сильный, черт! Куда там его еще джиу-джитсу учить, он и так быку шею скрутит.

Он внимательно разглядывал Мишеля, который с очень деловым видом что-то объяснял Шамфору.

— Ты все же выбери часок и объясни мне как следует, что означает вся эта штука. — Роже повел рукой по лаборатории. — Как это делается и для чего. Ладно?

— Присоединяюсь к этой просьбе, — сказал Раймон, подходя. — Я, признаться, ровно ничего не понимаю, что здесь творится. А ведь надо же хоть немного разобраться.

— Ребята, дайте мне самому хоть немного разобраться! — взмолился Альбер. — Я уже основательно позабыл даже то, чему нас учили на медицинском факультете. А здесь кто хочешь станет в тупик. Ничего подобного в мире нет, поймите.

— Расскажи хоть что-нибудь, — настаивал Роже. — Все равно ты понимаешь больше нас в этом деле.

— Ладно, объясню, как только будет подходящая минутка, — пообещал Альбер, вздыхая.

Вернулся профессор Лоран.

— Я все понял и усвоил, — сказал Шамфор. — Сделаю в ближайшие дни. Но вот Мишель считает, что эта операция очень опасна.

— Да, я не знал, что вы хотите переделывать ему лицо, — сказал Мишель.

— Франсуа нужно либо переделывать мозг оперативным путем, либо попробовать другие сочетания гормонов и лекарственных смесей. А в теперешнем его состоянии всякая другая операция может совершенно вывести его из равновесия. Наркоз, физическая травма, потеря крови, процесс приживления…

— Ты помнишь это по себе? — быстро спросил профессор Лоран. — Да, конечно. Но ведь с тех пор нам кое-чего удалось добиться. Вот посмотри: Франсуа вчера рассек мне лоб, и я тут же смочил рану Бисти-3. Боль и кровотечение прекратились почти сразу, а заживление идет блестяще…

Раймон поглядел на тонкую красноватую линяю, пересекающую лоб профессора. Так это все, что осталось, от вчерашнего зияющего разреза?

— Наркоз можно сделать местный, боли не будет… — продолжал профессор.

— Франсуа не сможет сказать, больно ли ему. Ему будет, может быть, очень больно или вообще плохо, а мы примем это за ярость или двигательное возбуждение. Это очень опасно. Я сам плохо понимаю Франсуа, даже когда он в нормальном состоянии. И зачем вам готовить для демонстрации Франсуа, если он не умеет говорить? Вы же сами считали, что это произведет отрицательное впечатление.

— Хорошо, но что же мне делать, по-твоему? — серьезно спросил профессор Лоран. — Готовить Поля?

— Поль тоже не годится, совсем не годится. Неизвестно к тому же, каким он проснется, как все это на него повлияло… Нет, лучше демонстрировать меня одного. Если мне станет плохо, можно пустить в ход Т-21. А может быть, все обойдется спокойно. У меня пока что было только два приступа… если не считать того, первого периода.