На плаху повели только Ван дер Люббе. Молчавший в течение всего процесса, так и не выдавший своих хозяев, он только в этот последний момент вдруг осознал, что его обманули. Обманули и предали.
— Не я один! — истерически закричал он, вырываясь из рук палача. Но было уже поздно.
ПРИГЛАШЕНИЕ НА ОХОТУ
Оправдательный приговор объявлен. За оправданием всегда следует немедленное освобождение — таков порядок, установленный во всех цивилизованных Странах. И Германию когда-то считали цивилизованной страной.
Но все это в прошлом. Димитров оправдан, однако свободы он не получил. Ни он, ни его товарищи. Еще того хуже: сырая, вонючая камера расположена в каком-то подвале, Почти нет света. О книгах, газетах, письмах нельзя даже заикнуться: в ответ слышится только отборная брань.
Сколько это будет продолжаться, никто не знает. Что задумали гитлеровцы? Оправдание было вырвано у них миллионами людей во всем мире. Но удастся ли вырвать из их лап живых героев?
Геринг хвастался, что расправится с Димитровым, как только тот выйдет за ворота тюрьмы. Теперь он прислал ему «любезное приглашение» пожаловать в гости и вместе поохотиться в заповедных владениях германского премьера. Чего было больше в этом жесте: наивности или наглости? Пуля в затылок, а потом короткое сообщение в отделе хроники: «Погиб на охоте в результате несчастного случая». Ну нет, такого подарка он фашистам не преподнесет. Человек обязан бороться за свою жизнь. Революционер — тем более.
Мир требовал объяснений.
«Что же дальше?» — вот вопрос, который с тревогой задавали во всем мире.
Было нетрудно догадаться, что будет дальше. Наемные убийцы ждали своего часа.
Из протокола заседания Президиума
Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР
от 15 февраля 1934 года
По вопросу о принятии в советское гражданство тт. Благоя Попова, Болгария (Германия), Георгия Димитрова, Болгария (Германия), Василя Танева, Болгария (Германия).
Удовлетворить просьбу близких тт. Попова, Димитрова и Танева, принять тт. Благоя Попова, Георгия Димитрова и Василя Танева в гражданство Союза ССР.
ДОМОЙ!
Его разбудили на рассвете. Незнакомый гестаповец приказал:
— Одеваться! Живо. На сборы — пять минут. Выходить с вещами…
— Куда меня везут? — настороженно спросил Димитров.
Гестаповец молча отвел глаза. «Неужели конец?» — подумал Димитров.
Его втолкнули в машину, и шофер сразу же дал полный газ. Снова, как в тот день, когда его выдал Гельмер, Димитров сидел, зажатый плечистыми конвоирами с непроницаемыми лицами, и не знал, что ждет его впереди.
Машина миновала почти безлюдные окраинные улицы, вырвалась на простор. Стало светлее. Вскоре вдалеке показались постройки аэродрома.
У небольшого самолетика, который по тем временам казался огромной машиной, стояла группа людей. Димитров узнал Попова, Танева, уголовного советника Гелера, которого ему уже приходилось видеть во время процесса, еще каких-то людей, чьи лица были знакомы, а имена — неизвестны. Летчики копошились в моторе. От машины-цистерны к самолету тянулся длинный резиновый шланг.
— Через несколько минут, — торжественно сказал Гелер, когда Димитров вышел из автомобиля, — вы покинете территорию Германии. Вас высылают в Советский Союз. — Гелер так и сказал: «высылают», не чувствуя, сколь он смешон. — Надеюсь, вы не будете за границей клеветать на Германию, которая отнеслась к вам так гуманно и великодушно.
Димитров ответил не сразу. Он всмотрелся в лица фашистов, улыбнулся друзьям. Ему все еще не верилось, что это правда, что он вырвался из гестаповских лап, вырвался не как побежденный, но как победитель.
— Я надеюсь, — сказал он наконец, — скоро — вы слышите: скоро! — вернуться сюда снова. — И, обращаясь к Гелеру, добавил: — Вернуться гостем правительства свободной Германии. Страны, которую я очень люблю.
Гелер закашлялся, толпа гестаповцев пришла в движение. Димитрова и его друзей повели к самолету, грубо подтолкнули к трапу и почти насильно втолкнули в люк — словно он сопротивлялся, словно никак ему не хотелось покидать компанию «великодушных гуманистов» в гестаповских мундирах.
Заработали моторы, самолет вздрогнул, сдвинулся с места, побежал по присыпанному легким снежком широкому полю.
Короткая стоянка в Кенигсберге, и снова — воздух. Вот уже позади граница. Промелькнули внизу Великие Луки. Там должны были сесть, но не сели — немецким летчикам не терпелось скорее избавиться от опасного груза.