— Сегодня там, в суде, я хотел казнить вас казнью, только не успел. Я должен был просить судью не давать вам расстрела не только сейчас, но потом, когда расстреляют ваших начальников, тоже. Пуля — слишком безболезненно, слишком приятно для вас, это тоже несправедливо. Я должен был просить дать вам сколько-нибудь лет, а потом сообщить вам то, что не так давно узнал от жены, — что мой дорогой погибающий сын еще в прошлом году, после моего суда и приговора, приучил к наркотикам вашего дорогого здорового сына…
Все это Назар говорил монотонно, негромко, при этом плавно стягивая с ноги грубый арестантский башмак.
— Но я переменил решение. Возможно, ты уже об этом знаешь и глазом не моргнешь на мою казнь, ты ведь веришь, что деньги все могут, да? Деньги вылечат твоего сына, а тебе обеспечат даже в тюрьме спецпаек и спецкамеру, деньги через пару лет, когда уляжется, потихоньку вытащат тебя отсюда и снова вернут на приличную должность — да? Я не верю судье, он куплен и не даст тебе «вышак» Поэтому я должен сам… огонь!
Ботинок с грохотом ударился в то место, где за мгновение сидела крыса, — но только бурый хвост мелькнул под унитазом да напоследок из дыры сверкнули отчетливо бусинки — спокойненько, трезво, уверенно.
СТРАНИЦЫ АРХИВА
Сергей Быстров
Задание особого свойства
Накануне 70-летия Вооруженных Сил я встретился с генерал-майором в отставке Иваном Григорьевичем Зубом, о котором впервые услышал еще лет десять назад, готовя очерк о его сыне — вице-адмирале Виталий Иванович командовал в ту пору одним из самых крупных соединений надводных кораблей Военно-Морского Флота Рассказывая о родителях, В. И. Зуб мельком заметил, что его отец участвовал в аресте Берии. Но подробностей не приводил Видимо, и не располагал ими. Иван Григорьевич долгие годы не рассказывал о той своей особой миссии даже сыновьям, храня обет молчания, продиктованный предупреждением Н. А. Булганина. В декабре 1953 года, после окончания дела Берии, Н. А. Булганин, бывший тогда министром обороны, сказал участникам ареста:
— Все, что вы знаете, все, что видели, забудьте. И нигде, никогда не ведите об этом разговор.
Буквально за несколько месяцев до своей кончины (остальные пять участников ареста уже умерли) Иван Григорьевич в конце концов посчитал нужным свои воспоминания обнародовать. Так я оказался в квартире Зуба-старшего в Москве.
— Если бы я писал о тех событиях сам, — сказал Иван Григорьевич, — я бы начал так. В год 70-летия Вооруженных Сил страны хочу поведать об одном эпизоде, участником которого я был, выполняя свой воинский долг и глубоко сознавая историческую необходимость происходящего…
Глубоким сознанием необходимости того, что он делал, исполнена вся восьмидесятилетняя жизнь Ивана Григорьевича, родившегося за десять лет до революции. В пятнадцать лет он был избран председателем сельсовета, в двадцать четыре назначен начальником политотдела МТС, в двадцать пять стал кадровым военным, в двадцать восемь — политработником, редактором многотиражной газеты танковой бригады В тридцать два года его назначили начальником военно-политического училища в Тбилиси. В 1940 году имел звание полкового комиссара, а затем прошел в боях всю войну. Высаживался с десантом в Феодосию с крейсера «Красный Кавказ», участвовал в штурме Новороссийска, в прорыве блокады Ленинграда, в штурме Кенигсберга. После войны возглавлял политуправления — сначала Бакинского, а потом Московского округов ПВО, руководил факультетом в Военно-политической академии имени В. И. Ленина.
Как, наверное, и у каждого военного человека, служба его имела подъемы и спады. Но при этом он никогда не изменял своей партийной принципиальности, глубоко осознавая долг коммуниста. В том, что далеко не всегда это легко давалось, сегодня никого не надо убеждать. В какой-то степени Ивану Григорьевичу повезло. Его прямота, открытость в 30-е, 40-е годы могли бы ему дорого стоить. Но сравнительно невелики в ту пору были его должности и звания, чтобы он мог вызвать на себя серьезную опалу, всегда поступая по совести. Да и удачно все-таки складывалась служба. Однако «помешать» своей карьере он успел, даже в более позднее время.