Поединок. Выпуск 3

Прудкин тут же перешел на «ты». Он говорил скороговоркой, короткими фразами, почти ни разу не дав мне ответить:

— Володя? Леня. Оч-хор. Лады. Тут меня зовут Леонтий Савельич. Но это — заметано. Рижанин? Питерский? Нежно обнимаю.

— Я насчет помещения. Надо прочесть лекцию.

Он секунду разглядывал меня в упор.

— Лекция? О чем разговор. На́ тебе — хочешь ключ? Бери ключ. Бери, бери. Лады. Заходи в любое время. Читай свою лекцию. Только не придут. Вот отруби палец. Нет — ящик коньяку с меня. Не придут. Ну, человека три придет, и — нежно обнимаю. Подожди. Тебе общественность? Хочешь, я у тебя буду общественным инспектором? Нет, извини, Володя. Нежно обнимаю. Скажи — хочешь или нет? Не тяни. Не гоняй порожняк. Хочешь, чтобы у тебя был полный зал на всех лекциях? Бери в общественные. Мы так. Мы пускаем «Семерку». А перед ней — лекция. Тема? Нет, ты тему скажи, потому афишу я должен заказать. Художнику закажем. Учти. Заметано. Ну-ка, дай блокнот. Что там у тебя? «Охрана рыбных запасов». Так. Не пойдет. И это — «Борьба общественности» — не пойдет. Ага, вот. «А что сделал ты?» Нежно обнимаю. Текст: сегодня лекция: «А что сделал ты?» После лекции — худ. кэ-фэ «Великолепная семерка». Мысль. Давай, давай. Выписывай удостоверение. В общественные. И будет мильон человек.

Действительно, на первой моей лекции зал был набит битком.

Голубев. Он шел мимо меня, пошатываясь. Глупо икнул, когда заметил. Он видел, что я иду на причал.

На полпути к причалу я вспомнил, что забыл ключ от замка, которым запиралась швартовая цепь. Вернулся, решил заглянуть в кинотеатр.

Я опять увидел Голубева. Он что-то строгал в зале и был совершенно трезв.

Значит, он зачем-то прикидывался пьяным?

Прудкин.

За болтливостью его был скрыт расчет. Он был холоден, спокоен. Внутри. А снаружи прикрывал спокойствие и расчет болтливостью.

Я спрашивал себя — почему тот, кто давно и прочно внедрился и сидит здесь, должен обязательно держаться в тени? Почему он не может быть именно таким, как Прудкин? Именно таким — болтливым, расторопным? Обычным пробивным киножучком?

Наконец, последний, кого я подозревал, был траловый мастер Галиев.

Еще двое вызывали особое внимание. Колхозный повар Куркин и учитель рисования Терехов.

Я уже не один раз видел Терехова, прогуливающегося по набережной.

И особенно часто — около киоска Союзпечати.

Однажды, когда мы патрулировали побережье у запретзоны, я рассказал о своих подозрениях Васильченко. Тот выслушал меня молча. Показал рукой, что хочет взять штурвал.

— Ты должен был через это пройти.

Он по своему обыкновению помедлил.

Я следил, как катер режет волну. Висят в стороне, следуя рядом с нами, чайки. Что значит «должен был через это пройти»?

— Я тоже сначала подозревал всех. Не удивляйся. Прудкина — потому что он часто и, так сказать, законно ездит в город.

Васильченко подождал, что скажу я. Но я предпочел промолчать.

— Еще потому, что у него есть обыкновение часто прятать вещи в камеру хранения. Без всякого на то основания. Ведь ты обратил на это внимание?

— Обратил, — стараясь не глядеть на Васильченко, признался я. Я чувствовал себя довольно глупо.

— Знаю все это. Спрячет рюкзак дня на два. Уедет. Потом возьмет.

— Это просто так?

— Ну что ж. Я думаю, это либо левые фильмы, либо «товар». Шмотки. Часто ты это за ним замечал?

— Три раза, — помедлив, признался я.

— Три раза, — Васильченко сделал вид, что ему необходимо переложить курс. Это из чувства такта.

— Последний раз — на неделю, — сказал я, чувствуя неловкость и досаду.

— Может быть, на этот раз он что-то из нового достал? Для плана. Что там у нас анонсировано?

Я не ответил.

— Кажется, «Когда тебя нет»?

— «Когда тебя нет».

Васильченко поправил капюшон.

— Ладно, хорошо. Прудкина я снимаю.

— Что дальше у тебя? Галиев?

— Галиев.

— Так, Галиев. Это потому, что он входит в число тех, кто приехал три года назад. Так?

— Не совсем. Но в общем, и поэтому.

— Что еще? Ты встречал его на катере за банкой? У Малых Бакланов?

— Ты сам говорил, что знаешь всех браконьеров наперечет. Я его ловил там пять раз. С сухими сетями.

— Извини, Володя. Я забыл тебя предупредить.

— О чем?

— Ты знаешь, что у Галиева сейчас роман?

— Роман?

— Грубо говоря — связь. Ну, связь, роман, называй, как хочешь.

— При чем тут это?

Я понимал, что злюсь совершенно зря.

— А при том, что Галиев — прости — путается сейчас с Ольгой Толкуновой. Женой тралмейстера. Может, знаешь — Ваня Толкунов? С МРТ-4? Это — его жена. И встречается Галиев с ней за Малыми Бакланами. В запретзоне.

— Не знал.

— Там ведут прокладку тепловой магистрали. Трубы кладут. Есть там вагончик. Бытовка. Замка нет. Очень удобно. Прости, но это — жизнь. Ты, случаем, Галиева не там ловил? На траверзе этой бытовки? На его собственном катере?

— Допустим.

— При этом всегда — с сухими сетями. И удивлялся, что он в мой список не входит?

— Сдаюсь. Хватит. Снял Галиева.

— Только, Володя, не обижайся. Я ведь сам, повторяю, через все это прошел.

— Спасибо, что щадишь. Не нужно.

— Это неизбежно. Что там у тебя про Голубева?

— Про Голубева — ничего.