Поэмы

На ветке сада бренности живой
Был в Сухраварде славен шейх святой.

Он дива вожделений истребил,
В зените истины кометой был.

Раз во дворец халифа шейх пришел,
Как милость вечного в долину зол.

И как Хиджас пред Меккой, перед ним
Державный преклонился Мутасим. [21]

На трон пришельца усадил халиф
И рядом сел, беседой с ним счастлив.

Ларец один, в нем — пара жемчугов,
Как две звезды в созвездье Близнецов.

Шейх говорил, что путь наш — тарикат.
Халиф ему внимал, потупя взгляд.

И слушали, дыханье затая,
Придворные, царевичи, князья.

Окинул взглядом шейх огромный зал
И вдруг — в толпе Якута увидал.

И он, стремительно покинув трон,
Якуту отдал поясной поклон.

Халиф сказал: «Посмею ли спросить,
Я сам тебе по-рабски рад служить;

За что же честь ему! Кто он такой,
Что ты пред ним склонился головой?»

Ответил шейх: «Он, средь людей дворца,
Единственный — по милости творца.

Ты сам отличья выше дать не мог
Той степени, что дал ему сам бог!

Искусством переписывать Коран
Он славится до отдаленных стран.

И с ним никто в искусстве не сравним,
Вот почему склонился я пред ним».

Халиф был несказанно изумлен,
Якута скромного возвысил он.

С тех пор в покоях царского дворца
Он занял место главного писца.

* * *

О Навои, перечеркни слова,
В которых нет дыханья божества!

Друг, яхонтовым нас пои вином,
Покамест до Багдада не дойдем!

Чтобы опорой сильной я владел,
Чтоб камень желтый яхонтом зардел!

ГЛАВА XLVI ТРИНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О тех, кто приносит пользу людям

ГЛАВА XLVII

Рассказ о том, как Айюб указал дорогу вору

ГЛАВА XLVIII ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

Жалоба о построении судьбы

ГЛАВА XLIX

Рассказ о том, как Искандар завоевал весь мир

ГЛАВА L ПЯТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О пьянстве

О ты, что в радость плотскую влюблен,

Невежества вином ты упоен.

Ты бражничаешь, дух живой губя,

Разгул и днем и ночью у тебя.

В твоем нутре всегда кипит вино;

Не ты кричишь — в тебе кричит вино.

Как хум, гордынею вскипаешь ты,

Что ты ничтожен — забываешь ты.

Ты говоришь, но речь твоя гнусна;

Как пена, на губах твоих слюна.

Ты позабыл о жизненном вине,

Ты позабыл и о последнем дне.

Когда неумолимый Азраил

Придет — что скажешь ты, лишенный сил!

Об камень бы тебя, как хум, разбить,

В осколки мелкие бы раскрошить!

Разбить бы вдребезги тебя давно

И по земле разлить твое вино!

Чтоб кровь твоя во тьму земных глубин

Ушла и превратилась там в рубин.

Ты пьешь вино, едва блеснет рассвет;

Но близок час: за все ты дашь ответ.

Идут года… Беспутства устрашись,

От своего безумья отрекись!

Изверженный из общества людей,

Посмешище ты уличных детей.

Как только пьяный выйдет из ворот,

В него кидает грязью всякий сброд.

Покамест держит пиалу рука,

Он пьет. А выбравшись из кабака,

О притолку ударясь головой,

Ои падает — с распутанной чалмой.

И, в лужу грязи окуная пос,

Он на прохожих лает, словно пес.

Хоть кажется ему, что все пустяк,

Но в нем слабеют мышцы и костяк.

Тропу домой никак он не найдет;

Он хочет пить и грязь из лужи пьет.

Ограду увидав, ломает он;

Обломками в людей бросает он.

Толпа детей швыряет вслед ему

Камнями, волоча его чалму.

Он поминутно падает, потом

Из грязи подымается с трудом.

И снова падает, и вновь встает,

Пройдет два шага, снова упадет.

Лежит в грязи, не помня ничего;

И лижут псы блевотину его.

Проспавшись, в час рассветной тишины

Он вновь стучится в двери майханы.

Найти чалму не в состоянье он.

Он был с деньгами — денег он лишен,

Его богато вышитый халат,

Как саван с мертвеца, ворами снят.

Кинжал его украли дорогой.

В одной он туфле. Туфли, нет другой.

Подол его рубахи и штаны

Разорваны, и мокры, и грязны.