Поэмы

И ясно ей, что здесь идет со львом, С медведем или вепрем бой кровавый... И там, где в кучу сбились псы кругом, Ей слышен визг и вой орды легавой. Уж очень страшен псам свирепый враг: Кому начать - им не решить никак.

Ей в уши проникает визг унылый, Оттуда к сердцу подступает он, И в страхе кровь от сердца рвется с силой И каждый атом в ней оледенен... Так, офицера потеряв, солдаты Бегут позорно, ужасом объяты.

Потрясена картиною такой, Она застыла в трепетном волненье, Пока себе не говорит самой, Что это - лишь пустое наважденье, Что успокоиться она должна, И вдруг под елью видит кабана.

Все в алых сгустках, в белой пене рыло, Как будто с молоком смешалась кровь... Ей снова страх оледеняет жилы, И мчится прочь она в безумстве вновь. Вперед, назад - блуждает и плутает, И кабана в убийстве обвиняет.

Меняя в горе тысячи путей, Она по ним же пробегает снова. То медлит, то опять летит быстрей... Так пьяный ум, бессвязный, бестолковый, Все видит, ничего не уловив, За все берясь и тотчас вновь забыв.

Вот в чаще утомленный пес ютится, И где хозяин - он сказать бы рад, Другой все раны зализать стремится: Прекрасный способ, если в ране яд! А вот и третий, изнуренный боем... Она к нему, но он встречает воем.

Когда замолк его зловещий вой, Бредет еще один, угрюмый, черный, Терзает душу визг его глухой... А с ним другие, кончив бой упорный, Пушистые хвосты влачат в пыли: Почти все псы уж кровью истекли.

Всегда и всюду смертные страшатся Любых видений, знамений, чудес... В них как бы откровения таятся, В них узнают пророчества небес. Так в ней от страха сердце замирает, И к Смерти жалобно она взывает.

"О злой тиран, - так Смерть она зовет, Любви разлучник, мерзостный и тощий! Зачем ты душишь красоты восход, Угрюмый призрак, ненавистной мощью? Всю красоту свою, пока дышал, Он розе и фиалке отдавал.

Ужель умрет он? Чтобы ты сразила Такую красоту? Не может быть... А впрочем, что же? С той же страшной силой Ты наугад, вслепую можешь бить! Ты в старость метишь, но стрелою звонкой Ты мимо цели в грудь разишь ребенка.

Заране это зная, словом он Отбил бы натиск беспощадной силы, Враг людям с незапамятных времен, Ты не сорняк, а ты цветок сгубила. Он с золотой стрелой Любви шутил, Но Смерти черный лук его сразил.

Ужель ты слезы пьешь, властитель горя? Что даст тебе окаменелый стон? Зачем же вечный сон застыл во взоре, Хоть все глаза учил прозренью он? Что скажешь ты Природе в оправданье, Исторгнув лучшее ее созданье?"

Она теперь отчаянья полна... Как шлюзы, веки падают, скрывая Хрусталь ручьев, и по щекам волна На грудь струится, серебром сверкая. Но дождь серебряный, сквозь шлюзы вмиг Прорвавшись, на свободу вновь проник.

О, как глаза и слезы в дружбе слиты! В слезах - глаза, а слезы - в них видны! И хоть со щек они дыханьем смыты, Друг в друге хрустали отражены... Как в бурный день, где вихри дождь сменяют, Вздох сушит щеки, слезы - увлажняют.

Столь разны чувства, но беда одна... Кто может лучшим в горести считаться? Какое главным назовет она? В борьбе за первенство они теснятся... Нет, все равны. И вот они толпой Сошлись, как облака перед грозой.

Вдруг крик охотника ей слух пронзает: Так няньки песня малышу мила! И груз тревог, что ум отягощает, Надежда прочь на время отвела, И радость повторяет ей упорно, Что это клич Адониса бесспорно.

И в путь обратный слез поток течет, В плену у глаз, как в хрустале алмазы... Слезинка вдруг случайно соскользнет, И на щеке она растает сразу; С лица земли не смоет грязь она Земля-неряха вечно чуть пьяна.

Как недоверчива любовь! Как странно В ней вера с недоверьем сплетена! В ней радость с горем бьются беспрестанно, В надежде и в тоске она смешна: Одна - обманом хочет подольститься, Другая - правдой погубить стремится.

Но, ткань соткав, ее Венера рвет: Адонис жив, и Смерть бранить не надо... Теперь ее богиня не клянет, А ей сулит триумфы и награды. Царем могил, могилой для царей Зовет она владычицу теней.

"Нет, дорогая Смерть, я пошутила, Она твердит, - прости мне ужас мой, Когда кабан кровавый, тупорылый Мне встретился, безжалостный и злой... Я признаюсь, что гневалась напрасно, Мне гибель милого была ужасна.

Кабан виной моих речей и слез. Отмети ж ему, невидимый властитель! Он, злая тварь, обиды все нанес, Не я, а он всех жалоб вдохновитель. Скорбь двуязычна; чтобы сладить с ней, В сто раз должна быть женщина умней".

Она спешит рассеять подозренья, Надеясь, что Адонис будет жить И так цвести, что просто загляденье... Теперь она готова Смерти льстить И речь вести о славе, мавзолеях, О подвигах, триумфах и трофеях.

Она твердит: "Как слабости ума Я поддалась безумно и нелепо! Пока жива вселенная сама, Я знаю, что и он далек от склепа! Погибнет он - и красота умрет И в черный хаос мир опять вернет.

Стыдись, любовь! Как схваченный ворами В пути богач, ты ужаса полна... Еще неуловимая глазами, 'Для сердца малость всякая страшна". И вдруг, заслышав звук веселый рога, Она вскочила, вмиг забыв тревогу.