Поэмы

О Счастье! Наша цель и наш предел,
Которым человек не овладел
Но, по неизреченному скорбя,
Живет и гибнет в поисках тебя,
Поскольку, близкое, но не для нас,
Ты в образе двойном для наших глаз,
Ты, злак небесный, смертным возвести:
Где ты благоволишь произрасти?
Не там ли, где блистает высший свет?
Не в копях ли, где блещет самоцвет?
С парнасским лавром в мирной тишине
Иль в скрежете железа на войне?
Но если Счастье не произросло,
В нас, а не в почве коренится зло;
Найти нельзя нам счастия нигде,
При этом счастье всюду и везде;
Свободное, бежит оно корон,
Всегда тебе сопутствуя, Сент-Джон.

I. Наука, к сожалению, слепа.
Отшельник счастлив или же толпа?
Что счастье: подвиг или же досуг,
Покой или величие заслуг?
Кто счастлив уподобиться скоту
И видит в Добродетели тщету;
Кто мир предпочитает созерцать,
Кто верует, кто счастлив отрицать.
Определит ли счастье кто-нибудь?
Нет, счастье просто счастье, в этом суть.

II. Природе следуй, отметая бред;
Всем счастие доступно, не секрет;
Враждебны только крайности ему,
Открыто Счастье здравому уму;
Нам свой удел оплакивать вольно,
Для всех благоразумие равно.

Мир по закону общему живет,
И правильности частность не прервет.
Кто одинок, тому вредит успех,
Поскольку наше счастье в счастье всех.
Для каждого хорош удел такой,
Которым осчастливлен род людской.
Не счастлив ни разбойник, ни тиран;
Отшельничество — лишь самообман.
Тому, кто родом пренебрег людским,
По крайней мере друг необходим.
В обособленье слава не нужна
И даже радость кажется страшна;
А кто превысить хочет свой удел,
Тот пострадает, хоть и преуспел.
С тех пор как вездесущий строй возник,
Один бывает мал, другой велик;
Мудрее этот, и богаче тот,
На что напрасно ропщет сумасброд;
Бог справедлив, и мы признать должны,
Что в счастии счастливые равны.
От нужд взаимных счастие растет,
И мир в многообразии цветет.
Одно и то же счастье, в этом соль;
И не счастливей подданных король;
Защитник сильный счастлив, как и тот,
Кто требует защиты и забот.
Весь мир одной душою наделен,
Поскольку Небом он благословлен.
Но разве же для всех доступный дар
Не послужил бы поводом для свар?
И если счастье людям суждено,
То не на внешнем зиждется оно.

Есть у Фортуны разные дары;
Кто счастлив, кто несчастлив до поры,
Но есть Надежда так же, как и страх;
Отсюда равновесие в мирах.
Гнушаемся мы нынешним всегда;
Все в будущем: и радость, и беда.

Не рвешься ли ты в небо до сих пор,
Нагромождая горы выше гор?
Но небесам смешон твой тщетный труд,
Они безумца в щебне погребут.

III. Все, чем Всевышний наделяет нас,
Чтоб людям процветать не напоказ,
Представлено триадою такой:
Здоровье, Независимость, Покой.
Ты меру знай, и будешь ты здоров,
И не лишишься ты других даров,
Но потеряешь к лучшему ты вкус,
На Совесть возложив греховный груз.
Кто более рискует: тот, кто прав,
Иль тот, кто бьется, правое поправ?
Порок и Добродетель, кто из них
Достоин состраданья душ людских?
И преуспевший мерзостен порок
Для тех, кто добродетелен и строг.
Пускай злодей в роскошестве живет,
Он добрым никогда не прослывет.

Не постигая Божьей правоты,
Пороку приписал блаженство ты.
Кто знает Бога, тот постиг давно,
Кому благословенье суждено.
И доброму скорбей не миновать,
Но грех несчастным доброго назвать.
Ты вспомни: справедливый Фолкленд пал,[114]
Погиб Тюренн, достойный всех похвал.[115]
Пал славный Сидней в яростном бою,[116]
Неужто не ценил он жизнь свою?
Неужто умер Дигби оттого,[117]
Что Добродетель чтил, как божество?
Как праведного сына Рок скосил,
Когда живет отец в расцвете сил?
А почему марсельский пастырь жив
И здравствует, чуму разоружив?[118]
А разве Небо, мать мою храня,[119]
Не опекает бедных и меня?

Откуда в людях и в природе зло?
От извращений зло произошло.
Зло не от Бога, так что на земле
Мы можем говорить о частном зле,
Когда Природа, допустив просчет,
От Человека исправлений ждет.
Кто Бога правосудного винит
В том, что безгрешный Авель был убит,
Тот мог бы обвинить его и в том,
Что сын развратным заражен отцом.
Ты думаешь, нарушит Бог закон,
Как слабый князь, для избранных персон?

IV. Пылать, быть может, Этна прекратит,
Как только ей философ запретит?[120]
Быть может, перестанут ветры дуть,
Чтоб у тебя не заболела грудь?
И не сорвется камень с высоты,
Когда проходишь под горою ты?
И ветхий храм не погребет людей,
Пока не посетит его злодей?

V. Пусть этот мир, уютный для проныр,
Не так хорош, но где же лучший мир?
Святым там подобает обитать,
Но как святых друг с другом сочетать?
О лучших, говорят, печется Бог,
Но как узнать нам, кто хорош, кто плох?
Кто чтит в Кальвине вестника небес,
Кто полагает, что в Кальвине бес,
А кто-то мнит, что даже Бога нет,
Когда в Кальвине пагуба и вред;
Шли споры встарь, как в наши времена;
Для всех одна система не годна.
Что для тебя наисладчайший дар,
То для меня горчайшая из кар.
"Все хорошо, что есть". Кто возразит?
Но кто достойней: Цезарь или Тит?
Тот, кто привык цепями всех смирять,
Иль тот, кто день боялся потерять?[121]

"Но сыт Порок, а Честность голодна".
Что ж! Разве хлебом Честь награждена?
Добиться хлеба может и Порок,
Плут силится урвать себе кусок;
Плут силится испытывать судьбу,
Риск нравится безумному рабу.
Порою добрый слаб и не богат,
Душевному покою добрый рад.
Обогати его, хоть был он тощ,
И скажут: "Он богат, но где же мощь?"
Пусть будет мощью добрый одарен,
А где же, скажут, королевский трон?
Коль внешний блеск достался без труда,
Зачем же человек — не Бог тогда?
Однако Бог достаточно дает,
Поскольку нам не счесть его щедрот;
Просить мы можем Бога без конца,
Но где предел терпению Творца?

VI. Награды неземные хороши.
Сиянье солнца в глубине души
Вознаграждает нас в земной тщете.
Подаришь ты карету нищете,
Дашь меч тому, в чьем веденье закон,
И возведешь гражданственность на трон?
Глупец! Неужто небо нам должно
Давать все то, чего желать грешно?
Ты мальчик или муж? Кто ты таков,
Любитель яблочек и пирожков?
Как мнит индеец обрести в раю
Свою собаку и жену свою,
Так ты богоподобному уму
Мирскую предназначил кутерьму,
А трапеза подобная скудна
Или для Добродетели вредна;
Так тот, кто в двадцать лет бывает свят,
Развратом обездолен в шестьдесят.
Покоя не обрящем ли, признав:
Богатство — благо лишь для тех, кто прав?
Сенаторов ты купишь и судей,
Не купишь только мнение людей.
Неужто меньше любит Бог того,
Чья жизнь — добра и правды торжество,
Того, кто возлюбил наш грешный род,
Но получает маленький доход?

Сословие — не честь и не позор;
Честь в том, что миновал тебя укор.
Один в своих лохмотьях горделив,
Другой в парче угодлив и пуглив;
Сапожник носит фартук, рясу — поп,
Короною увенчан царский лоб;
Корона не похожа на чепец,
Еще различней умник и глупец.
Монарх порой пойти в монахи рад,
И как сапожник, пьян порой прелат,
Но человек — и нищий и вельможа;
Все остальное лишь прюнель да кожа.

От королевской шлюхи ордена
Получишь ты, но грош тебе цена;
Пусть кровь Лукреции в тебе течет,[122]
И притязает знатность на почет,
Ты лишь тогда почет приобретешь,
Когда свои заслуги перечтешь,
Но если твой древнейший знатный род
Производил негоднейших господ
И каждый предок — сущий обалдуй,
На древность рода ты не претендуй,
Когда мерзавцу чуждо благородство,
Кровь Говардов — отнюдь не превосходство.[123]

А в чем тогда Величие? Открой!
"Велик Политик или же Герой!"
Герой Героя стоит, спору нет;
И с македонцем схож безумный швед;[124]
Не странно ли? Однако это так:
Весь род людской — для них заклятый враг.
Стремятся лишь вперед и ничего
Не видят дальше носа своего,
Но лучше ли политики? Ничуть!
Выслеживают, чтобы обмануть,
И застают слабейшего врасплох,
Но это же не подвиг, а подвох!
Пускай один силен, другой хитер,
Назвать великим негодяя — вздор;
Мудрец коварный, негодяй храбрец
Не просто глуп; он, в сущности, подлец.
Кто благороден в спорах и в боях,
Тот улыбаться может и в цепях;
Кто царствовал, кто пал, но говорят:
Велик Аврелий, и велик Сократ.[125]

Что слава? До могилы лишь мечта,
Ее чужие нам сулят уста;
Что слышишь, то твое, при этом сон
Ты видишь или видит Цицерон;
О нашей славе тесный знает круг,
Который составляют враг и друг;
Все остальное — тень, а призрак лжив;
Пусть умер Цезарь, а Евгений жив,[126]
В минувшие и в наши времена,
Что Рубикон, что Рейн, одна цена.
Мысль — перышко, Вождь — посох для калек;
Всех тварей лучше честный Человек.
Покрыт посмертной славой душегуб,
Но Правдой вырван из могилы труп,
Повешенный на высоте такой,
Что смрадом отравился род людской.[127]
Пустая слава — лишь заемный звук,
И славы нет без подлинных заслуг;
Всей жизни стоит, скажем без прикрас,
Один достойно проведенный час.
Пусть Римом Юлий Цезарь овладел,
Счастливее был изгнанный Марцелл.[128]

Что значит Гений для сынов Земли?
Что значит мудрым быть? Определи!
Знать, как ты мало знаешь до сих пор
И как заслужен смертными укор,
Изведать бремя тяжкого труда
Без дружеской подмоги и суда;
Других учить или спасать от бед?
Есть общий страх, а пониманья нет;
Кто первенству мучительному рад,
Вне слабостей людских и вне услад.

Взвесь этот соблазнительный залог,
Все сосчитай и подводи итог.
Взгляни, как много предстоит потерь,
Свою способность жертвовать проверь;
Привыкнешь ли ты тщетно уповать
И жизнью и покоем рисковать?
Действительно ли ты подобных благ
Желаешь, если ты себе не враг?
Желаешь лент по глупости, но были
Они на пользу вряд ли сэру Билли.[129]
Когда у грязи желтой ты в плену,
Взгляни на Грайпа и его жену.[130]
В науках жаждешь ты снискать успех?
Мудрейший Бэкон был презренней всех.[131]
Глянь ты, прельщенный звучностью имен,
Как вечной славой Кромвель посрамлен.

История научит презирать
Всех тех, кто роль пытался в ней сыграть.
Смотри: вот Счастья ложная шкала:
Богатство, Слава, Почести, Хвала!
В сердцах владык, в объятьях королев
Счастливчику грозит позор и гнев;
Коварства и тщеславия оплот,
Венеция[132] возникла из болот;
Безвинный не сподобится похвал,
И человек в герое каждом пал,
А если кровь на лаврах не видна,
Их пачкает базарная цена;
Кто лавры победителя обрел,
Тот разорил немало мирных сел.
Сокровище дурное никогда
Не избежит презренья и стыда.
А что потом? Чем жизнь завершена?
Любимчик жадный, властная жена
И пышный, но холодный мавзолей,
В котором сон последний тяжелей.
Ты полдень ослепительный сравни
И вечер мрачный в тягостной тени.
Так чем же в прошлом жизнь была горда?
Неужто смесью славы и стыда?

VII. Вот завершенье мудрости земной:
"Все счастье в добродетели одной".
Вот прочная основа наших благ,
Когда неверный нам не страшен шаг
И можно брать и можно даровать,
Чтобы заслуге восторжествовать;
Приобретенье радостно тогда,
Потеря, впрочем, тоже не беда,
Нет пресыщения для правоты,
Когда в самом несчастье счастлив ты;
Так слезы Добродетели подчас
Отрадней, чем неистовый экстаз.
Блаженству нашему предела нет,
Так как исток его — любой предмет,
Так как Злорадство, Зависть и Вражда
Не омрачают сердца никогда;
И потому Фортуна к нам щедра,
Что мы другим желаем лишь добра.

Так нас вознаграждает Божество,
Для нас блаженство только таково.
Для злых наука — лишь причина мук;
Находит счастье добрый без наук.
В сектанте чтить не станет он вождя,
Всевышнего в природе находя,
И приобщает всех к мирам иным
Сцепление небесного с земным;
Для доброго Блаженство — лишь звено,
Где с горним дольнее сопряжено;
Поймет он, что душе в конце пути
Вселенную нельзя не обрести,
Так что возлюбит Бога только тот,
Кто человеческий возлюбит род.

Ему Надежда указует цель,
Чтоб невзначай не сесть ему на мель,
И если к Вере человек не глух,
В Блаженство может погрузиться дух.
Надеяться Природа учит нас
И верить в то, чего не видит глаз,
Но тщетного Природа не сулит
И обольщаться грезой не велит;
Природою нам знанье внушено:
С Блаженством Добродетель заодно,
И лучший путь к Блаженству — это труд
На благо тех, что на земле живут.
Лишь в обществе Господень зрим завет:
Ты счастлив, если счастлив твой сосед.
Завет расширить сердцем ты готов?
Включи в него тогда своих врагов.
Соедини на благо всех людей
Величье чувств и высоту идей;
Знай: Счастие — вершина Доброты,
Чем милосердней, тем счастливей ты.

Мир в каждом возлюбило Божество,
Люби же всех ты в чаянье Всего.
И Себялюбье к этому зовет,
Так будит камень гладь спокойных вод;
И в быстром расширении кругов
Любовь объемлет всех: друзей, врагов,
Сородичей, соседей, всю страну,
Зрит в человечестве семью одну
И ладит со Вселенной остальной,
Не исключая твари ни одной;
Земля смеется, всех и вся любя;
И в нашем сердце видит Бог себя.

Приди, вожатый замыслов моих,
Навеявший поэту этот стих!
Пусть Муза на Олимпе — лишь в гостях,
А дома — в наших низменных страстях,
Достойно падать выучи меня,
Чтобы вставал я, мужество храня,
Чтобы в различных сферах мне витать,
Серьезность и веселость сочетать
И чтобы я, усвоив твой урок,
Любезен был, красноречив и строг.
И если твой торжественный полет
Тебе всю славу мира придает,
Позволишь ли ты моему челну
Делить с тобою ветер и волну?
Когда былых врагов твоих сыны
Стыдиться будут отческой вины,
Докажет ли тогда моя строка,
Что видел я в тебе проводника?
К вещам от звуков, к чувству от мечты
Я перешел, как заповедал ты,
Разоблачил я выспреннюю лесть
И доказал: все хорошо, что есть;
Страсть с Разумом соединить не грех;
Себя мы любим, если любим всех;
Со счастьем добродетель заодно;
Познать нам лишь самих себя дано.