Поэмы

В различнейших законах и во всем
Одну первопричину мы найдем.
В безумном накопленье лишних благ,
В гордыне, попадающей впросак,
За проповедью или же молясь
Великую должны мы помнить связь.

I. Вселенную связует цепь любви,
Внимание на ней останови,
И цель Природы узришь в свой черед;
Смотри: к другому каждый атом льнет;
Влечет он, потому что привлечен;
Обнять соседа атом обречен.
Вовлечена материя в игру,
Влечется ко всеобщему Добру.
Растенья, умирая, кормят нас;
В растеньях жизнь таится про запас.
Так формы погибают ради форм,
И составляет жизнь для жизни корм;
Так лопаемся мы, вскочив едва,
Пузырики на зыби Естества;
Нет чуждого: часть целому верна;
Душа, на всю Вселенную одна,
Связует всех, восполнив полноту;
Нам нужен скот, и мы нужны скоту.
Все служат всем, никто не одинок;
Цепь держит всех, тая конец и срок.

Неужто для твоих утех, глупец,
Спокон веков старается Творец
И травянистый распростерся дол,
Чтобы олень попал к тебе на стол?
И жаворонок для тебя поет,
Пускаясь в жизнерадостный полет?
Запела коноплянка для тебя?
Нет, не для нас поет она, любя.
Конь верный разделяет на скаку.
Пыл, свойственный красавцу седоку;
Присвоить хочешь ты себе зерно?
Но птицам поклевать его дано.
И, золотой присвоив урожай,
Вола при этом ты не обижай;
Не годен поросенок для ярма,
Но поедает он твои корма.

Медвежья шкура может князя греть,
Но разве в ней не щеголял медведь?
Ты говоришь: "Весь мир я взять могу!"
Однако видит гусь в тебе слугу.
И самомненье вызывает смех,
Забыв о том, что в мире все для всех.

Допустим, в наказанье тварям дан,
Ты для Вселенной разум и тиран,
Твой произвол природа укротит,
Ты будешь добр, и тварь тебя почтит.
Да разве хищный сокол на лету
Голубку пощадит за красоту?
Неужто сойка милует червей,
А коршуна пленяет соловей?
Лишь человек отвел зверям леса,
Потоки рыбам, птицам небеса;
Корысть велит животных нам беречь.
Не стыдно ли на гибель их обречь?
Всех суетный питает меценат,
Он для своих вассалов тороват.
От хищной пасти он спасает скот,
Питаясь плотью тех, кого пасет;
На пастбищах лелеет он стада,
Так будущая множится еда;
Жизнь для животных — беззаботный пир,
Тогда как смертью нам грозит эфир;
Так жизнь всегда для твари впереди,
Внезапно ты умрешь, того гляди.

Животным не дал знания Творец
О том, что приближается конец;
Нам это знанье страшное дано,
С надеждой сочетается оно;
Как смерть нам, беззащитным, ни грози,
Она близка, но не видна вблизи;
Сей странный страх по воле Божества
Лишь, мыслящие знают существа.

II. Инстинкт и разум как бы заодно,
Когда достичь блаженства суждено;
Все существа находят к счастью путь,
С которого не хочется свернуть.
Инстинкт не ошибался до сих пор.
Зачем инстинкту папа и собор?
Конечно, разум нам служить готов,
Но разум лишь является на зов,
Внимая настояньям и мольбам.
Инстинкт же безупречно служит сам;
Цель от рассудка слишком далека,
Но целится инстинкт наверняка,
Он достигает счастья наугад,
А разум на подъем тяжеловат.
Тот вечен, этот временно в пути;
Тот верен, этот может подвести.
Тот действен, этот сравнивать горазд;
Тот в них, а в нас и тот и этот пласт.
Пусть этот выше, тот не так уж плох;
Ум служит нам, инстинктом правит Бог.

Кто учит зверя пищу находить
Так, чтобы яд не мог ему вредить?
Кто учит чуять бурю вдалеке,
Гнездиться на волнах или в песке?
Как без математических наук
Свои проводит линии паук?
Как аист, словно Христофор Колумб,
Над морем выбирает верный румб?
Кто в небесах выравнивает строй,
Хоть птицам все препятствует порой?

III. Бог назначает каждому рубеж,
Чтобы блаженству не мешал мятеж,
И на взаимной зиждется нужде
Благополучье общее везде,
Так в мирозданье связаны навек
Тварь с тварью, с человеком человек.
Какой бы жизнью ни владел эфир,
Живым огнем пронизывая мир,
Была везде в любые времена
Жизнь семенем своим наделена.
Не только человек, и зверь в лесах,
В потоке рыба, птица в небесах,
Любя себя, к другому полу льнут,
Пока в своем единстве не зачнут.
И каждый, пылом сладостным томим,
Потомством утешается своим;
Всем свойственно детей оберегать,
Отец их защищает, кормит мать;
Но вскоре оперяется птенец,
Родительским заботам здесь конец,
И каждый вновь желанием томим,
Пора плодиться в свой черед самим.
Дитя людское требует забот,
И человеческий сплотился род;
Связь поколений мыслью скреплена,
Любовь углублена и продлена;
Нам лучшее дано предпочитать
И в страсти добродетель обретать;
Так торжествует новая чета,
Когда к любви забота привита,
И в каждом нашем отпрыске любовь
Второй натурой делается вновь;
Сын выполняет нравственный закон:
Родительскую помощь видит он
И помогает, чтоб ему помог
Его же сын, когда настанет срок;
Надежда, благодарность и расчет
Гнездятся в нас, и род людской живет.

IV. Бог зрячим человека сотворил;
В природном состоянье Бог царил;
Все вещи сочетались искони,
И себялюбье обществу сродни.
Искусств кичливых не было сперва,
Дружили все живые существа;
Всех трапеза сближала и привал,
Наш предок никого не убивал;
Был храмом лес в торжественной красе,
Где Бога воспевали твари все;
Жрецы не проливали крови встарь,
Стоял неокровавленный алтарь;
По воле неба жизнь была цела,
И тварям человек не делал зла;
Стал человек со временем свиреп,
Утроба ненасытная — вертеп;
Он, враг природы, слышит общий плач,
Безжалостный обманщик и палач.
Наказан, впрочем, хворью сибарит,
Убийство тоже мстителя родит;
Кто кровь пролил, тот Фурий не избег;
Враг злейший человека — человек.
Подъем к наукам был для нас тяжел,
И по стопам инстинкта разум шел;
Ученику звучал Природы глас:
"С прилежных тварей не своди ты глаз!
Учись у зверя раны исцелять;
Пчела искусство строить преподаст;
Крот — землекоп, червь ткать весьма горазд;
Моллюск-малютка, вверившись ветрам,
Тебя научит плавать по морям;
У тварей ты сообщества найдешь,
Свой разум в царство истины введешь;
Увидишь села на ветвях тогда,
Обрящешь под землею города;
Знай, что республиканец муравей,
И царство пчел обследовать умей.
Совместно муравьи свой дом блюдут,
Не зная власти и не зная смут;
Монархию народ прилежных пчел
В своих отдельных кельях предпочел.
Но свой закон у тех и у других,
Природа-мать — сама судьба для них.
Тенет искусней разум не сплетет,
Всеобщей правды не изобретет;
К сильнейшему закон его не строг,
А к слабому придирчив и жесток;
Нет мудрости, однако же, цены,
Все твари почитать ее должны,
Искусством инстинктивным наделен,
Ты коронован и обожествлен".

V. И человек Природу познавал,
Сообщества и грады основал;
Любовь и страх царили там и здесь,
За весью образовывая весь.
Быть может, слаще сделались плоды
И чище струйки ключевой воды?
Торговля приносила столько благ,
Что становился другом прежний враг;
Природа и приязнь сплотили всех,
И для свободы не было помех.
Образовались так народы встарь,
И обществу понадобился царь.
Искусство или доблесть на войне,
Что приносило пользу всей стране,
Закон обосновали для сердец:
Царь для народа истинный отец.

VI. До этого был каждый патриарх
В своих владеньях пастырь и монарх;
Народ в нем видеть божество привык,
Оракулом признав его язык;
Он хлеб давал, владея бороздой,
Огнем повелевал он и водой,
Из мрачных бездн чудовищ изгонял,
Орла в небесном воздухе пленял.
Однако же хирел он день за днем,
И смертного оплакивали в нем;
И первый обозначился Отец
За чередою предков наконец;
Так по наследству тысячами лет
Передавался истинный завет;
Был разумом в течении времен
Создатель от созданья отличен;
Пока не затемнила света ложь,
Знал человек, что Божий мир хорош,
Не видел удовольствия в дурном,
Отца и Бога чтил в лице одном,
А верою любовь тогда была,
Не чая в Боге никакого зла
И наивысшим благом для Всего
Предвечное считая Существо.
Так Бог был благочестием любим,
И человек возлюблен вместе с ним.

Кто возомнил, не чувствуя вины,
Что все для одного сотворены?
Кто подданных своих поработил
И мировой порядок извратил?
Насилье возведя в закон для стран,
Посеял суеверие тиран,
Чтобы оно внушило тем, кто слаб:
Бог — победитель, побежденный — раб;
Когда гремел средь молний грозный гром
И вся земля ходила ходуном,
Оно учило слабых трепетать,
А гордых заклинанья лепетать;
И, накликая призрачных гостей,
Оно богов являло и чертей,
Обители назначив здесь и там
Злым демонам и мнимым божествам,
Чей сонм развратен, мстителен, лукав
И перед человечеством не прав;
Тиран тогда богов-тиранов чтил
И, трус в душе, богам безбожно льстил.

Людей водила ревность наугад,
Суля убийцам небо, жертвам — ад;
Быть храмом перестал небесный свод,
Алтарь кровавый привлекал народ;
Затеял жрец тогда ужасный пир,
Обмазав кровью жертвенной кумир,
Как будто Бог — машина для войны
И, стало быть, враги обречены.

Так себялюбье правоте назло
К единоличной власти привело,
Чтобы потом во избежанье зол
Законом ограничить произвол;
Как наслаждаться первенством своим
Наперекор соперникам другим,
Когда вот-вот сильнейший нападет,
А спящего слабейший обкрадет?
Так, благосостояньем дорожа,
Все вместе избегали мятежа,
Самозащиту буйству предпочли,
И справедливей стали короли,
И Себялюбье свой смирило нрав,
Общественное с личным сочетав.

Тогда мыслитель или благодей,
Служитель Божий или друг людей,
Подвижник, патриот или поэт
Восстановил естественный завет,
Не Бога Самого, но Божью тень
Являя тем, кому смотреть не лень;
Народам и царям преподал власть,
Чтоб нежную гармонию заклясть,
Чтобы струна звучала со струной,
Приверженная музыке одной,
Чтоб тон корыстный не задребезжал
И общий строй разлада избежал,
Имея всю Вселенную в виду,
Где вещи в совершеннейшем ладу
И где в звене нуждается звено,
Где малый и великий заодно,
Где сильный нужен и ему нужны
Те, что содействовать ему должны,
И потому стремятся в центр один
Зверь, человек, слуга и властелин.

О формах власти спорить — блажь и грех;
Тот лучше всех, кто правит лучше всех;
Бессмысленно хулить чужой устав;
Кто совестлив, тот перед Богом прав;
И невзирая на различья вер,
Всем подает Любовь благой пример.
Все можно, что противится Любви;
Одну Любовь Божественной зови!

Нуждается в опоре виноград;
Ты вместе с ближним крепче во сто крат.
Удел планет — путем своим лететь
И в то же время к солнцу тяготеть;
Два тяготенья в сердце восприму:
Одно к себе, другое ко Всему.

Природа Богу, как всегда, верна:
Любовь к себе и обществу одна.