Поэт и проза: книга о Пастернаке

От этих звуков и запахов леса мы переносимся на большой «простор земли» стихотворения «Когда разгуляется». Здесь «Я», подобно Гамлету, слышит далекий отголосок хораприроды, и сама вселенная наполняет «внутренность собора». Первым же откровением у «алтаря», который слышит лирический субъект среди «дремучего царства растений» и «могучего царства зверей», оказывается «Хлеб» — слово Христа. Слово «Хлеб» ( Что поле во ржи и пшенице Не только зовет к молотьбе … Что это и есть его слово…) «перекликается» с петухами «Осеннего леса» точно так же, как «спокойный голос» «Августа» («СЮЖ») в «лесу кладбищенском»: С притихшими его вершинами Соседствовало небо важно, И голосами петушиными Перекликалась даль протяжно.«Петух» — первая по частоте домашняя птица у Пастернака — он одного корня с глаголом «петь», и именно «петух» в Евангелии определяет «отречение-неотречение от Христа». Здесь в книге «КР» голоса петухов заставляют лес и солнце «открыться настежь» и снять свои «опасенья»: Но где-то в дальнем закоулке Прокукарекает сосед. Как часовой из караулки, Петух откликнется в ответ. Он отзовется словно эхо, И вот за петухом петух Отметят глоткою, как вехой, Восток и запад, север, юг. По петушиной перекличке Расступится к опушке лес И вновь увидит с непривычки Поля и даль и синь небес.И тогда стихают «песни и пьяный галдеж»,и «Ночной ветер» хочет кончить… мировой В споре с ночью свои несогласья.И в этом общем «эхе» жизни сливаются гордая лираПольши (Шопена, Мицкевича) и язык грузинских цариц и царевичей Из девичьих и базилик,и весь кавказский цикл русской литературы. Это «эхо» и есть язык Благовещенья: Как будто весной в Благовещенье Им милости возвещены Землей — в каждой каменной трещине, Травой — из-под каждой стены.

Далее из «Ночи», где «художник» определяется как «вечности заложник У времени в плену», мы попадаем в блоковскую стихию ветра («Ветер (Четыре отрывка о Блоке)»), которая предвещала поэту Большую грозу, непогоду, Великую бурю, циклон.«Развязка» этой бури, ее «огневые штрихи» и наполнили поэзию Блока, в которой слились «две музыки», «два электрических тока». Затем «Дорога» книги «КР», все время рвущаяся вверх и вдаль,приводит нас «в больницу» («В больнице»), где лирический субъект перед смертью обращается к Богу. Это обращение переходит в «Музыку», где рояльподнимается ввысь «над ширью городского моря», Как с заповедями скрижаль На каменное плоскогорье.И мы понимаем, что «инструмент» поэта уже находится не в свисте, шуме, гаме житейского моря, а над всем этим. Происходит возвращение художника из внешнего мира во внутренний ( Вернувшись внутрь, он заиграл… Гуденье мессы, шелест леса)и его «вознесение». Такая музыка аналогична свету «свечи» ночью и откровению «сна»: Так ночью, при свечах, взамен Былой наивности нехитрой, Свой сон записывал Шопен На черной выпилке пюпитра.А затем, «опередивши мир На поколения четыре», музыка через «окна» вновь вырывается во внешний мир: звучит «полет валькирий»Вагнера и «патетическая» мелодия Чайковского, которые приносят «очищение». Эта же мелодия торжества «игры и муки»звучит и в «Вакханалии» на фоне «света и службы» у Бориса и Глеба, и это та же музыка «игры и муки»,которая оставляет, как в молодости, Клочья репертуара На афишном столбе.Эта мелодия и есть «Сестра моя — жизнь» (Все в ней жизнь, все свобода),не вписывающаяся ни в какие заранее очерченные рамки (Словно выбежав с танцев И покинув их круг).Это женская «валькирическая смежность» [Переписка, 392] поэта.