Эта природная песня позволяет поэту даже военной зимой увидеть «проблеск света» русского искусства Чехова, Чайковского и Левитана («Зима приближается»), и в звуки войны вписать
трещание кузнечиковна лугу («Разведчики»). Так Пастернак и приходит к «Ожившей фреске», где имя святого
Георгиярифмуется со словосочетанием
птиц оргии,и это удвоение звуков в пространстве монастырского сада вызывает по звуковой памяти слова представление об
органе«Весны» «ПБ». Вся земля «гудит»,
как молебен:вновь все земное пространство уподобляется собору, где идет служба, и становится неоспоримым «воскресенье» родины-земли. Это ощущение наиболее явно отражает первый вариант стихотворения, носящий это заглавие «Воскресенье», в котором
земля-молитвенницалежит в гробу трехдневье, а затем в третий день воскресает. Точно такое же «воскресенье» ждет и Юрия Живаго, который в своих стихотворных молитвах «скрестил» темы Георгия, Христа и «Гамлета» в «Гефсиманском саду» (см. 1.2.2).И сразу после книги «На ранних поездах» мы попадаем в цикл «Стихотворений Юрия Живаго», открывающийся стихотворением «Гамлет».
Гул затих,и Я-Гамлет-Исус-Георгий ловит «эхо» мира
в далеком отголоске.И первое, что слышит лирический субъект в своей книге, — это голос «Марта»:
Дробь капелей к середине дня, Кровельных сосулек худосочье, Ручейков бессонных болтовня.А далее мы оказываемся «На Страстной», когда вновь
еще так рано в мире,что непонятно, день это или ночь, сон или пробуждение:
И если бы земля могла, Она бы Пасху проспала Под чтение псалтыри.Мы снова на молитве земли, и снова
колокола вторят с воли певчим, вода… вьет водоворотыи лес
на Страстях Христовых, Как строй молящихся, стоит Толпой стволов сосновых. … И пенье длится до зари, И, нарыдавшись вдосталь, Доходят тише изнутри На пустыри под фонари Псалтырь или апостол.Оказывается, что только под это пенье, растворяющееся в весенних голосах,
Смерть можно будет побороть Усильем воскресенья.И тогда даже ночь предстает как «Белая ночь» с
славословьем грохочущим соловьев,которое
Пробуждает восторг и сумятицу В глубине очарованной чащи.Наступает символическая «Весенняя распутица», когда
звону подковконя всадника вторит вдогонку
вода в воронках родников,а
соловейстановится похожим на
гулкий колокол набата.Этот «колокол соловья» уподобляется
свисту соловья-разбойникаи
ружейной крупной дроби.Он таит в себе что-то от «лешего», и именно он «отмеривает», как и в книге «ВР»,
Размеренные эти доли Безумья, боли, счастья, мук.В то же время референциальная память словосочетания
свист соловьеввозвращает нас к стихотворенью «Воскресенье», к тем его строфам, когда Георгий еще не «воскрес»:
И вдруг он вспомнил детство, детство, И монастырь, и ад, и грешников, И с общиною, по соседству, Свист соловьев и пересмешников. … Впервые средь грозы господней Он слушал у ворот обители О смерти, муках преисподней И воскресеньи и Спасителе.