Звуковая же память строчки Пастернака о щегле была уловлена самим Мандельштамом в «птичьем гаме»: для него сочетание слов «птичий язык» было совершенно синонимично и созвучно сочетанию «поэтический язык». Ср. в «Египетской марке»:
С детства он ПРИКРЕПЛЯЛСЯ ДУШОЙ ко всему ненужному, превращая в события трамвайный ЛЕПЕТ ЖИЗНИ, а когда начал влюбляться, то пытался рассказать об этом женщинам, но те его не поняли, и в отместку он говорил с ними на диком и выспренном ПТИЧЬЕМ ЯЗЫКЕ исключительно о высоких материях[2, 65]. Так осуществлялась «двух голосов перекличка» (А. Ахматова), один из которых ловил «в далеком отголоске другой». Сам
ЩЕГОЛскладывается по ЗПС из
ЩЕЛКАНЬЕ+
ГОЛОС, что проявляют поздние строки Пастернака при декомпозиции на составляющие:
ОШАЛЕЛОЕ ЩЕЛКАНЬЕ катится, ГОЛОС маленькой ПТИЧКИ ЛЕДАЩЕЙ(о соловье) — по сравнению с рифмующимися «Определения поэзии»:
Это — ЩЕЛКАНЬЕ сдавленных ЛЬДИНОК…
Это — двух соловьев поединок.Интересно, что и в мандельштамовском стихотворении «Слово-Ласточка» также
сквозь ЛЕД нам СЛОВО улыбнется.Впоследствии в 1936 г. обращение
МОЙ ЩЕГОЛбыло творческим импульсом Мандельштама и как бы давало живительный глоток воздуха для жизни. Ср. в вариантах его стихов:
Я откликнусь СВОЕМУ ПОДОБЬЮ — ЖИТЬ ЩЕГЛУ: вот мой указ!При этом «сердцевитость» (
Когда щегол в воздушной сдобе Вдруг затрясется, сердцевит…)и «щегловитость»
(Сознаешь ли, до чего, щегол, ты, До чего ты щегловит?)пастернаковского «птенчика» не были для него материальны: «Зачем отождествлять слово с вещью, с предметом, который оно обозначает? Разве вещь хозяин слова? Слово — Психея. Живое слово не обозначает предмета, а свободно выбирает как бы для жилья ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но незабытого тела» [2, 171]. В лингвистических терминах слова Мандельштама можно перефразировать так: семантические признаки отделяются от слова, порождая расщепленную референцию (например, у слов
душа, щеголПастернака), а затем прикрепляются к определенным референтам (или адресатам) в релевантном для каждого нового текста денотативном пространстве (например, признак «щегловит» — к
щеглукак
подобьюи собеседнику Мандельштама).В поэтическом языке XX в. укрепилось и название для поэта —
ПТЕНЕЦ.Ср.
птенчикав «Определении души» Пастернака, или у Мандельштама об А. Белом:
Собиратель пространства, экзамены сдавший ПТЕНЕЦ, Сочинитель, ЩЕГЛЕНОК, студентик.Это наименование, связанное с пушкинской «Птичкой», мотивируется поэтической памятью слов «Грифельной оды» Мандельштама:
И, как ПТЕНЦА, стряхнуть с руки, Уже ПРОЗРАЧНЫЕ ВИДЕНЬЯ,где
прозрачные виденья— референциальный аналог пушкинских
летучих творений,связанный с ними также и ритмико-синтаксической памятью слов.Через принятый «код иносказания» и благодаря детерминантам памяти слова можно выражать и свою контрастную позицию. Так, в 1922 г. выразил свое расподобление с Пастернаком периода «СМЖ» Мандельштам:
Из ГНЕЗДА УПАВШИХ ПТЕНЦОВ Косари приносят назад, Из ГОРЯЩИХ вырвусь рядов И вернусь в родной ЗВУКОРЯД
[38].1.1.6. Сердце, душа и поэтическая память
Вот листья, и цветы, и плод на ветке спелый,
И сердце, всем биеньем преданное вам…
(Из авторского перевода П. Верлена)