«Мельницы» у поэта также наделены отражательной способностью, в них есть свой внутренний источник тепла и света, и, как и «зеркало», они уподоблены глазам, отражающим природу в вечном «шевелении», а их звук ассоциируется с «шепотом губ». Однако в «мельницах» обнаруживаются и другие, отличные от «глаза-зеркала», признаки. Прежде всего это соотносимая с ‘движением мысли’ идея ‘круговращения’, результатом которого и становится ‘измельчение’. Во внешнем мире этому вызываемому ветром и светом «крутящемуся измельчению» соответствуют
«звезд, Как сизых свечек шевеленье»и
снежная буря(по аналогии
мука/снег),которая, собственно, и инициирует движение
мельничных теней.Так, «мельницы», благодаря преобразованию природной энергии «воздуха» в «стихотворную», приобретают в первом варианте стихотворения с одноименным заглавием «голову» и «крылья»
(И веянье крыльев у надкрыльев Жуков и головокруженье голов),во втором, подчиняясь водной «стихии», «парят», как
степей паруса,и оба превращения связаны с идеей движения, вызываемого «ветром».По внутреннему свойству отражения внешней энергии и способности порождать тексты «мельницы» и «зеркало» попадают в единый круг преобразований «живой энергии»:
Глаз -> Зеркало ->
Свеча -> Душа -> Источник тепла ->
Мельницы -> Ветер ->
Свет ->
Глаз….Эта их связанность отражена в «Душе
2»:
Все виденное здесь, Перемолов, как мельница, Ты превратила в смесь.При этом «мельницы» и «зеркало», являясь «рукодельными» орудиями познания (отражения, преломления мысли) естественного мира, по внутренним свойствам сопрягаются с природными сущностями
(свет, вода, ветер, живые существа)и образуют с ними единую концептуально-композиционную связку метатропов. Благодаря им природные сущности претворяются в слово, обретают язык. Мотив «измельчения», дробления ассоциаций для последующего их «склеивания» видит Ю. Н. Тынянов [1977, 161] в «ДЛ»: «Все дано под микроскопом переходного возраста … разбивающим их на тысячи абстрактных осколков, делающих вещи живыми абстракциями.… Вещь должна была раздробиться на тысячи осколков и снова склеиться, чтобы стать новой вещью в литературе». Но благодаря «воде-слезам» у Пастернака любая вещь «ломается» только в «призме» и тут же связывается ветром:
И только ветру связать, Что ломится в жизнь и ломается в призме И радо играть в слезах.А далее, при помощи «стекла» и подобно «мельницам-жукам», живая жизнь оказывается на «циферблате»:
Текли лучи. Текли жуки с отливом, Стекло стрекоз сновало по щекам. Был полон лес мерцаньем кропотливым, Как под щипцами у часовщика(«В лесу»).Говоря о «мельнице» и «зеркале», нельзя не упомянуть и об
«игре»как важном концептуально-композиционном МТР Пастернака. «Игра», наряду со «всеобщей одушевленностью», превращает ситуации-картины в «живые». Драматическое при этом синкретизировано с детской игрой, в которой участвуют «свет» и «тень», «звук» и «тишина» и все объекты внешнего мира, которым постепенно даются имена. И этот синкретизм удваивается языковой игрой самого автора, вступающего в диалог со своим детским сознанием. Ср. в «ДЛ»:
Это было похоже на бред, но у этого бреда было свое название, известное и Жене: шла игра[4, 35].В «Зиме» «НИ» эта игра приобретает вид святочной игры, которая открывает путь к еще одному ситуативно-концептуально-композиционному МТР —
«зимним праздникам».Прежде всего это
Рождество,которое соединено в детском сознании с
Городом, формирующим вокруг себя еще один ситуативный МТР.
Рождествов мире Пастернака образует целый пучок расходящихся линий памяти. Во внешнем пространстве
Рождествопрежде всего связано с
ветроми
метелью(ср. «Метель»), с круговращением времени вокруг Рождества, символом которого является
Рождественская ель (Там детство рождественской елью топорщится),и это круговое движение заложено в
«вальсе»еще с первых стихов
(О как отдастся первой гирляндой Свечам и вальсу россыпь синих бус).«Вальс» затем слышится и в «Вальсе со слезой», и «Вальсе с чертовщиной», его же мы слышим и в романе «ДЖ» на «Елке у Свентицких», где пары кружатся по залу. В этом «вальсе» вписан рисунок общего движения в мире Пастернака.