Эти исходные драмы-ситуации впоследствии и составят основной фонд ситуативных МТР Пастернака. С ними связано детское «язычество» поэта, когда «краски» и «звуки» мира как бы образуют
«целые приходы» и «
молятся неумолимым богам» [4, 716]. «Язычество» Пастернака связано с так называемой «речегенностью» (Е. Фарыно) его мира. Эффект «речегенности» создается прежде всего зрительно-слуховой синестезией, однако в текстах поэта «звательными» оказываются и запахи, и вкусовые ощущения. «Звательные» запахи войдут в его мир в форме «благоухания» растений, а символом «вкуса жизни» станут сказочные «мятные пряники». Ср. в «ДЛ» о снеге:
Он был бел, сиятелен и сладостен, как пряники в сказках.Впоследствии же в «ВБ» поэт напишет о своем поколении:
И сказками метались мы На мятных пряниках подушек.Первые драмы-ситуации прежде всего связаны с
комнатой,где основные действующие лица
«окна с занавесями» (гостиные с заплетающимся шепотом занавесей— «Рлк»), соотносимые с «
глазами души» (было в его душе такое плачущее окошко —«Рлк»);
«зеркала»,создающие эффект отражения
(И мимо непробудного трюмо Снега скользят и достигают детской), «лампы»и
«свечи»,которые образуют диалог
«света»и
«тени»и во внешнем, и во внутреннем мире, в комнате и за окном. Например, в «ДЛ»:
Двигались тени по снегу, двигались рукава призрака, запахивающего шубу, двигался свет в занавешенном окне[4, 83]. Так
«сад стал вплотную к окнам и, запутавшись в кружевных гардинах, подступил к самому столу»(«ДЛ»). Именно этот диалог
«света»и
«тени»впоследствии превратился в «игру с тенью» и с «привиденьем», появляющимися в занавесках зимой и летом, в женском (
Ласка июля плескалась в тюле,1916) или мужском исполнении (
Кто этот…
призрак и двойник?…
Июль с грозой, июльский воздух Снял комнаты у нас внаем, 1956).При этом диалог с неодушевленными предметами приобретает форму «чтения», и Девочка и Реликвимини «читают» не только книги, но и весь окружающий мир. Комната, мир за окном становятся текстом, лампа — «повествовательной», свеча и ветер же «сплавляют» процесс чтения и писания текста (ср.:
Как читать мне! Оплыли слова. Ах, откуда сквожу я, В плошках строк разбираю едва…).Далее и сам мир по свойству отражения наделяется способностью к чтению и созданию текста (ср. в «Зеркале» «СМЖ»:
Там книгу читает Тень;позднее в стихотворении «Я видел, чем Тифлис…»:
Он был во весь отвес, Как книга с фронтисписом, На языке чудес Кистями слив исписан). Так в мире Пастернака образуется концептуальный МТР
«писания-чтения»,снимающий противопоставления субъекта и объекта, одушевленного и неодушевленного, знакового и незнакового, Я — не-Я (см. [Юнггрен 1984, 1989]).Как мы обнаруживаем в «Зеркале» «СМЖ», в сознании поэта оказываются синкретизированными внутренние и внешние источники света и отражения (
стекло — зеркало — глаз — свеча),а с ним и процесс восприятия-творчества. Этот синкретизм получит завершение в «ДЖ» в виде «глазка», в котором «свеча горела на столе»
(Во льду оконного стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок); «глазок» — «огонь свечи» показался Живаго проникающим на улицу «
почти с сознательностью взгляда»[3, 82]. Далее в романе идут рассуждения о феномене человеческого зрения. Таким образом.
окно-стекло, зеркало, глази
свеча(или
лампакак источник света: ср. в «Спекторском» («Спк»):
И не напрасно лампа с жаром пялит Глаза в окно и рвется со стола)играют роль одновременно и ситуативных и концептуальных МТР. Именно при помощи этих МТР «прорезывается», как глаза лирического субъекта (с внутренней формой фамилии ‘созерцать’), внешний мир:
Но где ж тот дом, та дверь, то детство, где Однажды мир прорезывался, грезясь(«Спк»).