Рейчел нахмурилась, очевидно решив, что обстоятельство, которое она только что выяснила, делало мою потерю еще более тяжелой. Заметив это, я согласно кивнул. Возможно, так оно и было в действительности.
– В рапорте про это ничего не написано, – сказала она наконец.
– Наверное, те, кто его составлял, сочли эту деталь несущественной.
– Зато теперь мне стало понятнее, почему ты… Кстати, проблема взаимоотношений между близнецами очень любопытна и всегда меня интересовала.
– Если ты имеешь в виду, что в момент смерти Шона я получил от него телепатическое послание или мне было некое зловещее знамение, то вынужден разочаровать тебя: ничего сверхъестественного не было. Ни в тот день, ни раньше с нами ничего подобного не происходило. А если и случалось, то я этого не замечал. Да и Шон тоже ни о чем таком сроду не упоминал.
Рейчел кивнула, и я, отвернувшись, некоторое время глядел за окно. Мне было хорошо с ней – хорошо, несмотря на то что наше знакомство, состоявшееся днем раньше, даже с натяжкой нельзя было назвать приятным. Впрочем, мне начинало казаться, что Рейчел Уоллинг могла расположить к себе кого угодно, даже своего злейшего врага, настолько она была обаятельной.
Потом я попытался задавать Рейчел вопросы о ней самой. Отвечая, она мельком упомянула про неудачное замужество, о чем мне уже было известно от Уоррена, но никаких подробностей о ее бывшем супруге я так и не узнал. Оказалось также, что Рейчел окончила психологический факультет Джорджтаунского университета и что приглашение поступить на работу в ФБР она получила, будучи студенткой последнего курса. Карьеру начинала простым агентом в нью-йоркском филиале Федерального бюро, одновременно учась на вечернем отделении юрфака Колумбийского университета. Диплом юриста значительно ускорил восхождение по служебной лестнице, а назначение в отдел психологического моделирования стало, как она сама выразилась, долгожданной наградой за все труды.
– Родители наверняка тобою гордятся, – заметил я.
Рейчел в ответ лишь отрицательно покачала головой.
– Нет? Но почему?
– Мать оставила семью, когда я была еще маленькой. Я не видела ее вот уже бог знает сколько времени. О моих достижениях ей ничего не известно.
– А отец?
– Папа умер, когда я была совсем юной.
Я понял, что мне удалось вырваться за рамки формального разговора, который позволяет собеседникам узнать друг о друге лишь необходимый минимум совершенно бесполезной информации, и журналистский инстинкт подталкивал меня задать еще какой-нибудь совершенно неожиданный вопрос, к которому Рейчел оказалась бы не готова. К тому же я видел, что ей хочется сказать больше, но она промолчит, если ее не спросить.
– Как это случилось?
– Мы жили в Балтиморе, и отец работал полицейским. Потом он застрелился.
– О господи! Прости, Рейчел, я не должен был…
– Да нет, ничего… Я сама хотела, чтобы ты знал правду. Мне кажется, что это непосредственно связано с тем, кем я стала и чем занимаюсь теперь. На меня эта трагедия очень сильно повлияла, так что я, в общем-то, понимаю твои чувства. Мы с тобой товарищи по несчастью, и, кстати, как раз собиралась тебе сказать: если вчера я вела себя слишком… жестко, то извини.
– Пусть это тебя не беспокоит, я все понимаю.
– Спасибо.
Мы оба замолчали, но я чувствовал, что наш разговор еще не закончен.
– А исследование самоубийств в фонде – это не…
– Да, я затеяла его именно по известной тебе причине.
И снова наступила тишина, но она не разделяла нас, а странным образом сближала. Во всяком случае, я не испытывал ни малейшей неловкости. И Рейчел, по-моему, тоже. В конце концов она встала и, ненадолго скрывшись за перегородкой в хвостовом отсеке, принесла бутылку минералки, разлила ее по стаканчикам и угостила всех. Когда Бэкус перестал острить по поводу того, не переквалифицироваться ли ей в стюардессы, Рейчел снова вернулась ко мне и опустилась на прежнее место. Возобновляя наш разговор, я попытался отвлечь ее от воспоминаний об отце.
– Ты не жалеешь, что не стала практикующим психоаналитиком? – спросил я для начала.
– Ни капельки. То, чем я занимаюсь сейчас, оказалось намного интереснее. И я уже приобрела огромный опыт, видела столько социопатов, что обычным врачам даже и не снилось.
– Надо же, а ведь ты, наверное, общаешься в основном с коллегами из ФБР, – рискнул сострить я.
Рейчел в ответ весело рассмеялась:
– Ох, Джек, среди них и впрямь иной раз такие кадры попадаются!..
Возможно, меня сбивало с толку то обстоятельство, что Рейчел была женщиной, однако мне казалось, что она существенно отличается от всех фэбээровцев, которых я знал и с которыми имел сомнительное счастье общаться за годы своей репортерской деятельности. Ее суждения не отличались бескомпромиссностью и отсутствием полутонов, она больше слушала, чем говорила сама, была более склонна к размышлениям и аналитике, нежели к немедленным решительным действиям. Мне уже начинало казаться, что я могу, не опасаясь последствий, выложить ей все, о чем бы ни думал.