При входе не обнаружилось никакого охранника или сторожа, которому пришлось бы вешать лапшу на уши. Все штатные сотрудники давно разошлись по домам, сверхурочно никто не работал, и мы не встретили ни единой живой души. Открыть дверь при помощи имевшегося у Уоррена ключа было делом техники, а дальше все выглядело предельно просто, тем более что Майк знал, куда идти.
Комната, в которой хранились архивные документы, была размером с гараж на две машины, и вся она оказалась заставлена металлическими разборными стеллажами, на которых теснились картонные папки с разноцветными корешками.
– И как мы все это проделаем? – прошептал я.
Майк поглядел на распечатку, которую я вернул ему еще в машине.
– Здесь есть стеллаж, где собраны все материалы по самоубийствам. Мы выберем дела по списку, отнесем документы ко мне в кабинет и переснимем страницы, которые представляют для нас интерес, – когда я уходил, то оставил копир включенным, так что нам не придется ждать, пока он разогреется. И говори, пожалуйста, нормально, здесь никого нет.
Я заметил, что Майк стал слишком часто употреблять местоимение «мы», но ничего не сказал. Он же повел меня по проходу между полками, читая укрепленные на них таблички. Наконец мы нашли нужный стеллаж. Стоящие здесь папки отличались красными ярлыками на корешках.
– Вот они. – Майк обвел полки рукой.
Папки с делами были довольно тонкими, но занимали целых три полки. А ведь Олин Фредрик права: здесь были сотни, если не тысячи, досье. Каждый красный ярлычок означал чью-то смерть, и я подумал, что на этих холодных железных полках собрано слишком много горя. Только мысль о том, что часть папок попала сюда не по адресу, несколько меня утешила.
Уоррен вернул мне список фамилий, и я быстро просмотрел его.
– Неужели из всех них только тринадцать были полицейскими, которые занимались убийствами?
– Да. Фонд собрал обширные данные: приблизительно тысяча шестьсот случаев суицида – примерно триста в год. Но большинство копов – из уличных патрулей. Те, кто расследует убийства, тоже, конечно, сталкиваются с трупами, однако мне кажется, что пока они доберутся до места, их… э-э-э… переживания успевают немного улечься. К тому же в следственных отделах, как правило, работают самые лучшие, самые закаленные и толковые кадры. Сдается мне, что они не так склонны стреляться, как парни из патрульно-постовой службы. В общем, поиск выдал только тринадцать фамилий. Твой брат и Брукс из Чикаго тоже упоминались, но я не стал включать их в список, ведь у тебя, кажется, есть все документы, которые их касаются…
Я кивнул.
– Папки расставлены в алфавитном порядке, – продолжил Майк. – Ты будешь читать список, а я – доставать дела. Дай-ка мне твою записную книжку.
Чтобы разыскать все папки, нам понадобилось чуть меньше пяти минут. Уоррен вырывал из моего блокнота чистые листки и вставлял между стоявшими на полках досье, чтобы потом можно было расставить папки по местам как можно быстрее. Откровенно сказать, это была та еще работенка. Разумеется, я не готовился к покушению на президента и не встречался с осведомителем по имени Глубокая Глотка в гараже Госдепартамента, но все равно в моих жилах бушевал адреналиновый шторм.
Просто все, что мы делали, подчинялось тем же правилам. Источник, вне зависимости от того, какую информацию он предоставляет, должен руководствоваться определенными причинами и иметь некие побудительные мотивы, которые заставляют его рисковать ради тебя своим благополучием. Я смотрел на Уоррена и никак не мог понять, что он в данном случае выигрывает. Разумеется, статья обещала выйти отличной – мы оба сознавали это, – но в конце концов это ведь была моя, а не его статья. Майк же совсем ничего не получал, если не считать сознания того, что он помог другому человеческому существу. Достаточно ли этого? Я не знал ответа на этот вопрос и потому решил, что, коль скоро мы с Майком вступили в освященный веками союз между репортером и информатором, отныне мне придется держать ухо востро. Во всяком случае до тех пор, пока не выяснится, какие корыстные цели Уоррен преследует.
Набрав полную охапку дел, мы быстро прошли по коридорам, направляясь к комнате номер 303. Мы уже приблизились к ней, когда Майк внезапно остановился, и я чуть не врезался в него. Дверь кабинета была приоткрыта на пару дюймов. Уоррен указал мне на нее и, жестом велев молчать, отрицательно покачал головой, давая понять, что, уходя, он оставил дверь запертой. В ответ я только пожал плечами, всем своим видом показывая, что это его трудности, и Майк приложил ухо к щели. Мне показалось, что я тоже слышу какой-то звук, напоминающий не то шелест сминаемой бумаги, не то шорох, словно бы кто-то осторожно выдвигал ящики стола и задвигал их обратно. Тут Уоррен обернулся ко мне. На лице его были написаны недоумение и растерянность, и я почувствовал, как по спине у меня побежал холодок страха. А затем дверь неожиданно распахнулась.