Поэт, или Охота на призрака

Лежа на кровати и подложив подушки под спину, я зажег яркие светильники по обеим сторонам от изголовья, и все же резкий смех, раздавшийся в гостиничном коридоре, заставил меня подпрыгнуть. Но стоило только мне успокоиться и, погрузившись в уютную мягкость подушек, продолжить чтение (я как раз открыл стихотворение под названием «Загадка»), как вдруг раздался резкий, требовательный телефонный звонок, нисколько не похожий на мягкое курлыканье аппарата, стоявшего у меня дома, и я снова вскочил. Часы показывали половину первого ночи, и я решил, что это звонит Грег Гленн, так как у нас в Денвере еще только-только пробило половину одиннадцатого.

Уже протянув руку к телефонной трубке, я сообразил, что это никак не может быть Грег. Главный редактор был не в курсе, где я остановился.

Звонил Майкл Уоррен.

– Я знал, что ты не спишь, – заявил он, – и мне захотелось спросить, как идут дела. Нашел что-нибудь интересное?

И снова я почувствовал легкое беспокойство – уж слишком много вопросов он задавал и слишком близко к сердцу принимал мою статью. Никто из осведомителей, снабжавших меня информацией, не стал бы так себя вести. С другой стороны, учитывая, чем Майк рисковал ради меня, просто так взять и отделаться от него мне не позволяла совесть.

– Только недавно закончил читать дела, – сообщил я. – А сейчас сижу и перелистываю Эдгара Аллана По. Запугал себя до чертиков, и конца этому не видно…

Уоррен вежливо засмеялся.

– А есть у него что-нибудь подходящее… для наших самоубийств?

Только тут я начал кое-что понимать.

– Послушай, Майк, откуда ты звонишь?

– Из дома, а что?

– Но ты, кажется, говорил, что живешь в Мэриленде?

– Да, верно. Ну и что ж тут такого?

– Это междугородний звонок. Его впишут в счет телефонной компании. Ты не подумал об этом?

Я ни на грош не верил, что Майк может до такой степени забыть об осторожности, особенно в свете его собственных рассказов о ФБР и агенте Уоллинг.

– О, черт!.. – выругался он. – Я… Хотя мне кажется, этого можно не бояться. Вряд ли кто-нибудь станет интересоваться, с кем и когда именно я беседовал. Мы же не на оборонные секреты покушались, чтобы кто-то стал поднимать шум.

– Ну не знаю. В конце концов, тебе виднее.

– Не заморачивайся этим, Джек, лучше расскажи, что тебе уже удалось накопать.

– Я же говорю, что пока еще работаю. Есть тут пара человек, которые, похоже, подходят. Точнее, даже не пара, а чуть больше.

– Ну что же, я рад, что мы рисковали не зря.

Я кивнул и только потом сообразил, что Уоррен не может меня видеть.

– В общем, спасибо тебе, Майк. А сейчас я, пожалуй, вернусь к документам. Уже поздно, а я хотел бы поскорее закончить.

– Ладно, иди трудись. Может быть, завтра, если у тебя будет возможность, ты позвонишь и расскажешь, как дела?

– Не знаю… Лично мне эта идея не очень нравится. Мне кажется, Майк, нам нужно вести себя тише воды ниже травы.

– Ну как хочешь. В конце концов, так или иначе, я прочту обо всем этом в газете. Ты уже договорился со своим главным, чтобы зарезервировали первую полосу? Небось он тебе уже телефон оборвал?

– Нет, он не имеет привычки стоять над душой.

– Повезло тебе с редактором. Ну ладно, работай. И счастливой охоты.

Вскоре я снова погрузился в темные пучины поэзии По, который, хотя и был мертв вот уже сто пятьдесят лет, однако умудрялся даже из могилы наводить на меня самый настоящий ужас. Эдгар По был мастером настроения и ритма. Настроение его неизменно оказывалось мрачным, а ритм – завораживающим, исступленным. Некоторое время спустя я поймал себя на том, что примеряю к себе его полные безнадежности и отчаяния строки. «В печали до срока я жил одиноко, и дух мой блуждал меж теней» [9]. Слова поэта резали душу, как бритва, и казалось, что это было написано обо мне.

Я читал дальше, и печаль По охватывала меня все сильнее и сильнее. Особенно остро я ощутил ее, когда дошел до стихотворения «Озеро».

Когда же Ночь, царица снов,
На все бросала свой покров
И ветр таинственный в тени
Роптал мелодию: усни! —
Я пробуждался вдруг мечтой
Для ужаса страны пустой[10]

.

Гений поэта очень точно подметил и передал мои собственные страхи и мучительные воспоминания. Протянув свою ледяную руку через полтора столетия, По положил мне ее на грудь, и я корчился от боли, которую причиняла мне моя собственная память.

Таилась смерть в глухой волне,
Ждала могила в глубине[11]

.

Я закончил читать в начале четвертого утра. Мне удалось найти только одно совпадение: строка «Прискорбно, я знаю, лишился я сил…», которую следствие приписывало далласскому детективу Гарланду Петри, на самом деле была позаимствована из стихотворения Эдгара По «К Анни».